– Да, – кивнула Глафира, соглашаясь. – Я это к чему объяснила? К тому, что получается, что убийство – это борьба за главную роль. А вся эта инсталляция в гримерке говорит о том, что это сделала женщина. Мужчина вряд ли бы обращал внимание на такие мелочи, как вещи на столике, а цветы разложил бы только влюбленный, но тогда бы он придал погибшей благопристойный вид, не пожелав, чтобы ее видели такую. Ну или совсем какой-то свихнувшийся поклонник, отвергнутый любовник. Но эту версию я не рассматривала. Не монтировалась она тут, и все. И получается, что, во-первых, это сделала актриса театра, во-вторых, она претендовала на роль главной героини в новом спектакле и убийство – это ее бурная реакция на громкое заявление Элеоноры, что та сорвет премьеру. И третье, самое, на мой взгляд, главное: у этой актрисы очень дурной театральный вкус. А такие, как правило, и играют дурно. Вот я и начала перебирать в уме всех актрис, которых видела в репертуарных спектаклях. Выбрала трех. Мельниченко была номером один. Поскольку играла хуже всех. Дарование есть, ремесленности маловато, и это стремление форсировать, переигрывать какое-то прямо навязчивое у девушки. Разумеется, я не была уверена. Расспрашивала Зину Осиповну, работников театра про Катю, задавала всякие вопросы. А когда произошла попытка отравить Гордееву, тут у меня все и встало на свои места. Практически все, кого я расспрашивала, упоминали о травяных чаях и лечебных сборах Мельниченко. Осталось только уточнить некоторые детали, понаблюдать за ней на похоронах, не забывая и про двух других находившихся у меня под подозрением. Ну а когда старшая сестра Мельниченко рассказала о размолвках Кати с бабушкой, я почти убедилась в верности своих размышлений.
– И потащила меня к той бабушке, которая ничего тебе не сказала, – вставил Юра.
– Сказала, – не согласилась с ним Глаша и подколола его: – Я просто умею слушать.
– Не знаю… – расстроенно покачала головой Зина Осиповна. – Ну да, Катенька у нас склонна, что называется, заигрываться, прямо такая актриса, всегда в образе, ну фальшивила, пережимала, но потенциал в ней определенно есть. Да, характер неустойчивый, могла и вспылить, но чтобы она была способна на такое злодейство… Мне как-то не верится. Придумать, замыслить преступление, готовиться к нему – это же надо иметь определенный склад натуры, пригодный для этого. А Катя… – горестно вздохнула Зина Осиповна.
– М-да, – поддержал помощницу Грановский, – я тоже никак не могу свыкнуться с мыслью и поверить, что это Катя убила Элю. Мне эта девочка всегда казалась разумной, ей все можно было объяснить, она всегда была очень восприимчива и внимательна к моим наставлениям и урокам. А тут такое…
– Честно говоря, – призналась Глафира, – мне в этой истории тоже что-то не дает покоя. Словно я пропустила какой-то очень важный момент, не учла важнейшую деталь. Не заметила. Да и с Катей не все понятно до конца.
– Так, Пересветова, не начинай, – потребовал Лепин строгим, предупреждающим тоном. – Мельниченко на допросе дает четкие признательные показания. И, как говорит мой начальник, делает это с большой охотой, вдаваясь в подробности и детали. Там пол-отдела собралось и слушают, настолько она красочно повествует. К тому же, как ты сама ей сказала, экспертиза все докажет.
– У меня нет сомнений, что она убила, но что-то я все же упускаю, не понимаю до конца, – задумавшись, сказала Глафира.
– А тебе больше ничего понимать и не надо. Дальше разберется следствие. Помогла задержать преступницу – и большое тебе ментовское спасибо за это. Хочешь, почетную грамоту организуем за помощь правоохранительным органам?
– Благодарю, – отказалась от заманчивого предложения Глафира. – Придется мне как-нибудь жить без знака.
– Ну как хочешь, – согласился Юрий и, торопливо, в два глотка допив чай из своей чашки, поднялся из-за стола: – Извините, но мне пора.
– Всего доброго, – холодновато попрощался за всех Грановский.
– Нам, наверное, тоже пора, – произнес Разведов.
– Глафира, я бы попросил тебя задержаться буквально на пару минут, – посмотрел на Глашу Грановский.
– Вы не откроете мне дверь, Трофим Романович? – обратилась мудрая Зина Осиповна к Разведову, намекая таким образом, что лучше оставить худрука с его режиссером наедине для решения остро-производственных вопросов.
– Давайте лучше наоборот, Зинаида Осиповна: вы подержите дверь, а я возьму поднос, – поднялся со своего места Трофим.
– Благодарю вас, – заулыбалась Зина Осиповна.
А Глаша в очередной раз подивилась этой женщине – вот откуда она знает его имя-отчество, а? Когда Глафира представляла Трофима Грановскому, там была только Верочка, и больше никого, а вот пойди ж ты, где-то уже успела выяснить. М-да, необыкновенная личность.
Глафира с Грановским молчали, пока Зина Осиповна ловко переставляла на поднос посуду. Все не поместилось, но это и не важно, Разведов подхватил поднос, она распахнула дверь.
Вышли, о чем-то оживленно беседуя.
– Да-а-а, Глаша, – печально-озабоченно протянул Грановский, – такие вот у нас с тобой дела невеселые.
– Да, – согласилась Глафира, – невеселые.
– Нет, ну надо же – Катя… – все никак не мог уяснить Тихон Анатольевич. – Уму непостижимо. Но тебе, Глашенька, большая моя сердечная благодарность, что все-таки нашла и разоблачила убийцу.
– Знаете, Тихон Анатольевич, что бы там ни говорил Лепин, но есть у меня ощущение какой-то незавершенности этого дела Что-то я упустила. Может, какое-то доказательство? Да и сама Катя…
– Ну ладно, ладно тебе, – остановил ее Грановский, – убийца найден, это самое главное. И прав этот капитан, дальше уж пусть они справляются, это их работа. Но я не о том хотел с тобой поговорить. Десять дней осталось до премьеры. Десять, – тягостно повздыхал он и переключился на основную тему: – Я о нашем наболевшем вопросе.
– О главной героине? – поняла Глафира.
– О ней, – кивнул худрук. Помолчал, словно собираясь с решимостью, и Глаша почувствовала эти его сомнения. – Я хотел попросить тебя посмотреть еще одну кандидатуру на эту роль.
– Кого?
– Лену Земцову, – выдохнул он.
– Нашу костюмершу? – удивилась Глафира.
– Она не всегда работала костюмершей. Лена закончила наш местный театральный вуз и какое-то непродолжительное время служила в нашем театре. Потом уехала в Москву, ее взяли в труппу одного из ведущих театров страны, и она играла в одной постановке. Но потом у нее в жизни сложились непростые обстоятельства, были большие неприятности. Ей пришлось уволиться, не работать по специальности несколько лет, а потом и вовсе вернуться назад на родину, поближе к родным. Она нуждалась в любой работе, обратилась ко мне за помощью, но поскольку у нас актерский штат и так непозволительно раздут, я смог предложить девочке только работу костюмера. – И посмотрел на Глашу странным, непонятным взглядом: – Она очень хорошая актриса. Поверь мне. Посмотри ее. Почему-то мне кажется, что она будет хороша в этой роли.
