Только расселись, только отпили по глотку обжигающего, как всегда прекрасного, душистого чаю, как, коротко стукнув и не дождавшись ответа, распахнул дверь и вошел капитан полиции Юрий Лепин.
Никто из театральных таким нахрапом вламываться в кабинет худрука себе не позволял ни при каких обстоятельствах. А с полицейского капитана какой спрос? Только красноречивое неодобрение.
– Простите, что помешал, – без тени намека на сожаление повинился Лепин. – Я искал Глафиру Артемовну. Хотел задать ей пару вопросов.
– Зина Осиповна, – распорядился Грановский, – поставьте еще один прибор. – И к Юре холодно-официально: – Присаживайтесь, господин следователь, мы как раз для этого и собрались – задать Глафире Артемовне несколько вопросов.
– О-о-хо, – преувеличенно-тягостно произнесла Глафира.
– Да уж, – согласился Тихон Анатольевич. – Вот такие дела-то нерадостные.
– Глаш… – без церемоний, по-простецки, спросил Юрий и осекся, заметив быстрое неодобрительное переглядывание Грановского с его помощницей. Поспешил объяснить: – Мы с Глафирой и вашей Катюшей одноклассники. Вы меня, наверное, не помните, Тихон Анатольевич.
– Не помню, извините, Юрий, – проигнорировав отчество, ответил Грановский.
– Так вот, я хотел спросить: как ты вообще поняла, что это Мельниченко? А, Глаш?
И, схватив пирожок с большого блюда с закусками, сразу откусил половину.
– Именно об этом я и хотел у тебя поинтересоваться, – произнес Тихон Анатольевич. Ну так, для острастки, чтобы не зарывался нагловатый полицейский капитан, и еще раз обозначить, кто в этом доме хозяин.
– Как я уже говорила раньше, меня насторожила эта театральная показушность на месте преступления, – принялась объяснять Глафира. – Я очень хорошо запоминаю разные детали, на которые люди, как правило, не обращают внимания. Для меня это важно, чтобы понять человека, погрузиться в его мир, постараться увидеть его глазами, ощущениями, привычками. В гримерной Элеоноры Аркадьевны мне приходилось бывать несколько раз. Беседуя с ней, непроизвольно я отмечала всякие детали ее быта. К тому же все в театре знали о ее пристрастии к определенному порядку и как доставалось уборщицам, если они невзначай передвигали какие-нибудь предметы в ее комнате. А тут… – она отпила чаю из чашки под прицельными взглядами ее собеседников.
– Ты сразу заметила, что что-то не так? – подсказал Юрий.
– Ну не в то же мгновение, как обнаружила ее. Это, знаешь ли, все-таки шокирующее зрелище. – И, кинув быстрый взгляд на Грановского, добавила: – Извините, Тихон Анатольевич.
Тот только отмахнулся – чего уж теперь.
– Первым делом я обратила внимание на то, что ваза упала, разбилась и вода разлилась, а вот с розами вышла нестыковка. Совершенно очевидно, что не могли они так лежать, если бы упали вместе с вазой. Вот тогда и осмотрелась более внимательно, запоминая детали. Понимаете, получалось, что у преступника нашлось время, чтобы разложить цветы, кстати, очень тщательно разложить, переставить местами все предметы на гримерном столике и взять амулет. А ведь тот висел не просто так, болтаясь, а был надежно прикручен. То есть времени у злодея было достаточно. Тогда спрашивается: почему он не прибрал само место преступления, если был настолько хладнокровен, чтобы спокойно орудовать в комнате рядом с только что убитой им женщиной? Почему не придал ей позу сна? Мог ведь и пледом накрыть, подушку под голову подложить, ковер поправить. Ее смерть тогда бы обнаружили очень не скоро. Никто бы не посмел тревожить Туркаеву. Даже если бы Тихон Анатольевич заглянул к жене, вряд ли бы стал ее будить.
Теперь четверо почти одновременно посмотрели на Грановского в ожидании ответа.
– Нет, – покачал тот головой, – не стал бы. Тут ты, Глафира, абсолютно права.
– Ну вот, – подтвердила Глаша. – Наверняка она бы так и пролежала там до утра. А это возможность скрыть следы преступления. Так, Юр?
Теперь четыре пары глаз выжидательно посмотрели на капитана полиции.
– Не совсем, – возразил Лепин. – Эксперты у нас крутые, да и следователи тертые. Но все же это, конечно, в какой-то степени затруднило бы раскрытие преступления. Как известно, люди очень быстро забывают обстоятельства и уж тем более какие-то мелочи. К утру бы ваши артисты и половины не вспомнили: кто с кем стоял рядом, кто откуда пришел и так далее. Поэтому и считается, что легче раскрывать преступление по горячим следам.
– Вот именно, – кивнула Глафира, – на завтра уже бы никто из наших артистов и близко не вспомнил, кто там был, кого не было, кто уходил-приходил, и вообще обстоятельства того дня. Но этот человек выстроил совершенно иную мизансцену вокруг места преступления. С моей точки зрения мизансцена какая-то балаганная: слишком нарочитая, прямо кричащая, из которой становилось очевидным, что преступник прямо-таки ненавидит Туркаеву. Вот от этих фактов я и отталкивалась. Понимаете, большинству людей нужен личный враг, чтобы не чувствовать виноватым в своих бедах и неудачах себя самого. Кому могла настолько мешать и у кого могла вызывать такую ненависть и зависть Элеонора Аркадьевна?
– По опросам свидетелей, – сообщил Лепин, – Туркаева не особенно церемонилась с людьми, многих оскорбляла и обижала, могла унизить при свидетелях и нажила более чем достаточное количество недоброжелателей. Простите, Тихон Анатольевич.
– Да что там, – вальяжно махнул рукой худрук, – у Эли был тяжелый, порой скандальный характер. Такое не скроешь.
– Недоброжелатели и злопыхатели изливали свои претензии к приме в словах и злых сплетнях в адрес Элеоноры Аркадьевны, не щадили ее и в Сети, но вряд ли кто-то из тех, кто много говорит и обличает, способен на убийство. Нет, тут была даже не просто ненависть, а жгучая зависть, желание занять ее место, отсюда и эта перестановка вещей на столике и пропавший амулет, – делилась Глафира. – Кто может занять место ведущей актрисы? Только другая актриса. Ни для кого не секрет, что художественный руководитель театра пригласил молодого режиссера, о котором много говорят после его нашумевшей постановки, с целью привлечь внимание к нашему театру и выдвинуть этот спектакль на премию «Золотая маска». Да и вообще выжать из постановки как можно больше рекламы для театра и его актеров. Это грамотный, хоть и немного рискованный ход, с моей точки зрения, поскольку я не набрала «имени», больших и серьезных наработок, гарантировавших бы успех при любом раскладе. Но Тихон Анатольевич рискнул, все рассчитав, и каждый актер в театре понимал, что это очень крутой шанс показать себя столичным критикам и мэтрам. – Она вздохнула, хлебнула чаю. – И, знаете, что самое гнусное: на фоне разыгрывающихся скандалов и преступлений вокруг спектакля он лишь набирает популярность, заранее объявленный критиками как скандальный и таинственный.
– Это нормально, Глаш, – пояснил Грановский. – Любой скандал, а уж тем более преступление вокруг спектакля или фильма гарантированно повышает спрос на него. Считай – чистейший административный восторг. – И добавил скорбно: – Если горе не касается лично тебя.
