– Вы ни черта не понимаете! – вдруг сорвалась на крик Мельниченко. – Ни черта! Элеонора была ничтожеством! Ничтожеством, презиравшим всех вокруг! Она называла других актрис кошками подзаборными! Она была просто стареющей стервой, кичившейся своей былой красотой! Она издевалась надо мной, принижала, оскорбляла!
– Какая у вас, однако, нежная душевная организация, прямо лесная фиалка на снегу, – саркастически заметила Глафира и, резко поменяв тон, акцентируя каждое слово, громко произнесла: – Вы. Убили. Человека. И вам это понравилось, вы чувствовали себя в тот момент всесильной. И намеревались хладнокровно и расчетливо убить еще одного человека.
– Потому что я должна была играть эту роль! Это был мой шанс! – раскрасневшись, продолжала кричать Мельниченко. – И ехать с ней на «Золотую маску»! Я! А не они! И вырваться из этого вонючего театра тоже должна была я, а не они!
– Высказали бы, предъявили свои претензии Тихону Анатольевичу, мне, актрисам, зачем же сразу убивать-то? – с тяжелой досадой ответила на эти вопли Глафира. – Ну вот вы их устранили с дороги, а я вас все равно не взяла на роль. И что? И не взяла бы ни при каких раскладах. Объяснила бы почему, если бы вы подошли ко мне и поговорили, признались, что хотите главную героиню. Что изменилось-то? – возмутилась Глаша. – Что изменилось, кроме того, что вы убили женщину и пытались убить другую?
Мельниченко не ответила, только буравила Глафиру пронзительным взглядом, видимо, должным передать какую-то сильную мысль.
Глафира развернулась и пошла к ступеням в углу сцены.
– Вы не понимаете! – прокричала Катя. – Я знаю, что…
– Екатерина Мельниченко… – монотонным голосом произнес Юрий Лепин, подойдя к девушке и ловко защелкнув на запястьях наручники. – …вы арестованы по подозрению в убийстве Элеоноры Аркадьевны Туркаевой и попытке убийства Гордеевой Натальи Игоревны. Все сказанное вами…
У ступенек Глафиру ждал Трофим, протягивая руку, чтобы помочь спуститься. Она благодарно приняла помощь, вложив в его ладонь свою ладошку. Он почувствовал, что девушка дрожит, притянул ее к себе, обнял, словно спрятал от всех «убийственных» страстей в кольце своих рук, и поцеловал в волосы.
– Ты молодец, – прошептал он. – Ты потрясающая женщина, Глафира Пересветова. Уникальная. Горжусь тобой. – Они стояли обнявшись, помолчали пару секунд. – Ты дрожишь, – снова целуя ее в волосы, шепотом произнес Разведов. – Переволновалась?
– Нет, – выдохнула в рубашку на его груди Глаша. – Это от сильного напряжения. И… мерзко все это. Даже говорить было мерзко, перечислять все факты, словно испачкалась.
– Ты была великолепна, но рисковала, слишком близко подойдя к ней, – мягко пожурил Трофим. – Она могла на тебя кинуться.
– Нет, – покачала головой Глаша, потеревшись лбом о его рубашку. – Не могла. Слабовата она для открытого нападения. Не тот характер.
– Вряд ли слабая личность смогла бы убить человека, да еще так, – возразил ей Разведов.
– Смогла бы, при определенных обстоятельствах, – не согласилась с ним Глаша. И, оторвавшись от его груди, обвела взглядом сцену и зрительный зал.
Зал безмолвствовал. Потрясенные столь неожиданным, громко-скандальным разоблачением люди застыли, осмысливая все то, что сейчас произошло на их глазах.
Катя? Катенька Мельниченко? Эта девочка-эльф? Худенькая, беленькая, голубоглазая, всегда улыбавшаяся нежной, робкой, чуть дрожащей улыбкой, – убийца?! Да ладно! Вы ничего не перепутали?
Облокотившись на ручку кресла, опустив лицо в ладонь, скорбно застыл художественный руководитель театра Грановский, а сидевшая рядом с ним за столом Верочка хлопала по-совиному глазами от полной растерянности и все крутила головой, будто высматривала кого-нибудь, кто растолкует ей, что произошло.
– Похоже, народ крепко так накрыло твое триумфальное выступление, – прошептал Разведов на ухо Глафире.
– Да ну его такой триумф, – экспрессивно высказалась девушка.
– Ну что, домой? – предложил Трофим. – Отдых тебя явно сейчас не помешает. Или есть какие-то еще важные дела, кроме разоблачения преступника?
– Надо к Тихону Анатольевичу подойти, – ответила Глаша.
Быстро пройдя по проходу между рядами, одновременно вместе с ними к Грановскому подоспела верная Зина Осиповна.
– Я все знаю, – отрапортовала она Глаше, – мне уже несколько человек переслали видео с твоей разоблачительной речью, Глафира. – И поделилась впечатлениями: – Это шок. Просто шок.
– Пройдемте ко мне в кабинет, – подняв лицо из ладоней, распорядился Грановский, не желая обсуждать ничего на публике.
Поднялся из кресла, величественно развернулся и, более не произнеся ни слова, двинулся по проходу к дверям в сопровождении Зинаиды Осиповны.
Глафира взяла микрофон и объявила:
– Господа артисты, на сегодня репетиция окончена, все свободны. Жду вас завтра в одиннадцать утра.
– Кто будет играть героиню? – громко спросил Полонский.
– Вот завтра и посмотрим, Лев Андреевич. Большое спасибо за помощь и поддержку вам с Игорем Денисовичем.
Но пойти сразу же к Грановскому не удалось – подскочил деловой, необычайно довольный Лепин, потребовал подписать какой-то протокол.
– Ну ты, Глаш, даешь! Это ж надо, как ты ее раскрутила! – не удержался от восхищенного возгласа Юрий, не забыв подсунуть подруге протокольчик на подпись «по-быстрому». И призвал в свидетели стоявшего рядом Трофима: – И главное – мне ни слова, молчок. Что там надумала, что накопала… Партизанка. Даже к бабушке той поехали, я знать не знал, зачем ей какая-то старушка понадобилась.
Глафира подписывать документ не глядя отказалась, села за стол и внимательно прочитала документ, кое-что добавила, но в общем и целом с содержанием согласилась.
В кабинете Грановского остро пахло валериановыми каплями, чего отродясь не бывало – Тихон Анатольевич не терпел даже легкого намека на его возможные слабости, недомогания или возрастные проблемы, тем более столь откровенного. Но Зина Осиповна распахнула настежь окно, и запах быстро выветрился. Ощущение напряженности, витавшее в комнате, тоже понемногу развеялось.
– Садитесь, – широким хозяйским жестом махнул Грановский и, обращаясь к Разведову, позволил себе вопрос личного порядка: – Я так понимаю, вы близкий друг нашей Глафиры Артемовны?
– Надеюсь, что да, – улыбнулся ему Трофим, ослепляя своей бесподобной ямочкой на правой щеке.
– В таком случае, думаю, Глафира ввела вас в курс происходящих в театре событий?
– Да, Тихон Анатольевич, я рассказала Трофиму все, что у нас случилось, – ответила за Разведова Глафира.
– Тогда нет необходимости объяснять подробности происшествий, – кивнул Грановский и повторил приглашение: – Присаживайтесь. Попьем чайку, поговорим. У меня есть несколько вопросов к Глафире. – И, заняв центральное место за столом, распорядился: – Зина Осиповна, разливай чаек и присаживайся.
