– Я поеду с тобой, – решил Разведов. Именно что решил, а не предложил.
– Для меня нет ровно никакого риска, – заверила его Глафира. – Там будет куча народа, и полиция за кулисами, и Юрий.
– Ничего, я где-нибудь в сторонке посижу, посмотрю на эту твою постановку. Мне так спокойней будет. Да и давно хотел напроситься, мне очень интересно посмотреть, как ты работаешь.
– Поехали, – не стала спорить Глаша, тем более что и спорить-то было не о чем.
Как и предполагала Глафира, сразу после похорон к Грановскому обратились три актрисы с просьбой поставить их на главную роль, уверяя, что знают ее, что готовились к просмотру, надеясь, что их возьмут хотя бы во второй состав, и смотрели все репетиции.
Ну ладно, проверим, как готовились и смотрели.
Еще позавчера Глафира назначила сегодняшнюю репетицию на двенадцать часов дня, о чем несколько раз напомнила всем актерам Верочка, обзвонив каждого. Глафира же специально приехала пораньше, чтобы переговорить с худруком и обсудить вопрос прослушивания. Вернее, хотела приехать раньше, но несанкционированные утренние любовные утехи и дети в постели спутали все планы. В общем, когда приехала, тогда приехала. Но посовещаться с Тихоном Анатольевичем успела. Прикинули и решили посмотреть игру всех трех артисток в самой постановке, отказавшись от индивидуального просмотра.
Глафира удивилась, обнаружив, что понаблюдать за пробами артисток на многострадальную роль главной героини собралось довольно много народу. Глаша представила Разведова Тихону Анатольевичу и Верочке, но не объяснила, почему тот присутствует на репетиции.
– Познакомьтесь, это Трофим Романович. Тихон Анатольевич, художественный руководитель нашего театра, – представила она Разведову Грановского, – и Вера Семеновна, мой верный и незаменимый помощник.
Мужчины обменялись полупоклоном, пожали друг другу руки, а Верочка по-простецки кивнула, пролепетав короткое «здрасте». На чем ритуал знакомства и завершился.
Специальное кресло для худрука принесли заранее и установили рядом с рабочим местом Глафиры. Верочка, заинтригованная до невозможности личностью мужчины, прибывшего с режиссером, проявила инициативу и самолично проводила гостя на лучшее место для просмотра. Актеры вышли на сцену, в зале установилась тишина, Глафира глубоко вздохнула-выдохнула, обменялась взглядом с Грановским, который медленно и величаво кивнул, предлагая начать работу.
Первой пробовалась Виктория Гусева.
Отличная актриса, раскованная, с роскошной фактурой и органикой, но… Это была не ее роль. Вот вроде бы все замечательно у нее – и сильно, и нерв есть, а вот не то. Прогонять весь материал не стали, попробовали несколько сцен. Да, молодец, очень хорошая актриса. «Но нет, извини, Виктория», – поняла Глафира, но пока озвучивать свое решение не стала.
Следующей пробовалась Алёнова Мария. Тоже очень сильный профессионал, умная, талантливая. Отыграли несколько сцен по выбору режиссера. «А вот, знаете, ничего, очень даже неплохо, – удивилась Глафира. – Почему я ее раньше не пробовала?» И присмотрелась повнимательней, думая назначить Алёнову во второй состав.
Третьей пробовалась Екатерина Мельниченко, молодая актриса, недавно пришедшая в театр.
– А как она вас уговорила на просмотр? – наклонившись поближе к худруку, тихо спросила Глаша. – Это же совсем не то, Тихон Анатольевич.
– Ты не смотри на фактуру, она кое-что может, – с небольшим сомнением в голосе произнес Грановский. – Я пробовал ее на острохарактерные роли, и в общем местами она меня сумела удивить.
– И держите в запасном эшелоне, потому что актриса она, мягко говоря, пока никакая, – заметила Глаша и уточнила: – Раньше она просилась на эту роль?
– Несколько раз, но сама понимаешь: пока девочка недотягивает, а данные есть и способности хорошие, пусть учится. Она так рвалась на этот просмотр, так просила и убеждала меня, со слезой прямо. – И примирительно произнес тоном доброго батюшки, потакающего капризам своих деток: – Надо посмотреть, Глаш, пусть это и чистая формальность.
– Вот и посмотрим, – согласилась Глафира и скомандовала: – Ну что, господа артисты, приступим, пожалуй. Лев Андреевич, – обратилась она к Полонскому, – с вашего монолога, заодно и прокатаете.
Полонский кивнул, Мельниченко собралась, заняла позицию. Начали.
Первую сцену отчитали, Глафира поднялась со своего места, отдав распоряжение пройти следующую сцену из второго акта, и, глядя на происходящее, неторопливо двинулась вперед по проходу.
Сцена закончилась, артисты смотрели на своего режиссера, ожидая дальнейших распоряжений, а Мельниченко просто-таки прожигала Глафиру умоляющим взглядом, даже ладони сложила, прижав к груди.
Глаша поднялась на сцену.
– Всем спасибо, – обратилась она к основному составу, – пока отдыхайте, но далеко не расходитесь, поработаем еще. – И развернулась к Мельниченко: – Ну а что касается вас, Екатерина, то должна огорчить: вы не подходите на эту роль. Увы, но никак.
– Как не подхожу?! – совершенно растерялась Мельниченко. – Я же замечательно сыграла, все видели? Это моя роль! – уверяла она с жаром. – У нас же прекрасно получилось.
– Катя, – терпеливо принялась объяснять Глафира, – мне тут не нужен лайфхак. Мне нужна качественная, талантливая работа с полной отдачей и полным попаданием в роль. У вас фактура светлой, чистой, хрупкой, трепетной и наивной девушки. Такая типичная инженю. А эта героиня – сильная личность, во многом циничная, немного порочная, прошедшая жесткую школу жизни и готовая идти по головам, если понадобится. Трагедия в том, что она еще способна любить и испытывать надежду на другую жизнь. Здесь нужен не просто нерв острохарактерной актрисы, здесь требуется мощное нутро.
– У меня есть нерв и нутро! – звенящим от напряжения голосом прокричала Катя. – Я многогранная актриса, не ограниченная одним амплуа, и острохарактерные роли я тоже прекрасно могу играть. Вы же сами сейчас видели, я была намного лучше Алёновой и Гусевой! Это все видели! – Она вновь обвела напряженным взглядом молчавших артистов и порывисто подалась вперед к Глаше, уговаривая: – Это моя роль, моя! Как вы не понимаете, это решительно невозможно, чтобы я ее не играла! Невозможно!
– Почему же? – спокойно спросила Глаша. – Вы вон даже изъясняетесь, как барышня позапрошлого века, а героиня хлещет словами, ругается и не сдерживает себя в высказываниях.
– Если надо, я буду разговаривать хоть матом! – отстаивала себя Мельниченко. – Эта роль моя, моя! Я так много для нее сделала! Я смотрела все ваши репетиции и занималась, репетировала самостоятельно! Я показывала, что у меня получалось, специалисту, прекрасно разбирающемуся в актерском искусстве, и он уверял, что это великолепно, что я полностью совпадаю с характером роли! И помогал мне работать над ней! Я столько сделала для того, чтобы ее играть! Да я сама вижу, чувствую, что у меня очень хорошо получается!
– У вас действительно хорошо получается, Катя, – ровным, спокойным тоном отвечала ей Глафира. – И вы на самом деле многогранная актриса. Но дело в том, что мне не надо хорошо, даже очень хорошо не надо, мне надо блистательно.
