Ехать было не так чтобы и далеко – километров тридцать от города, но дороги в том направлении были, что называется, «не колдобина, так дыра», поэтому решили ехать на джипе Глафиры, влегкую проходящем по любому бездорожью, оставив Юрину машину на въезде в город на посту ГАИ.
– Ты не ходи, – инструктировала его Глаша, – я сначала поговорю и, только если подтвердятся мои предположения, тогда позову тебя. Ну там, протокол составить, провести опрос.
– Объяснить не хочешь? – раз, наверное, в десятый за дорогу спросил он. – К кому мы едем? Зачем? Это вообще-то официальное расследование, а ты утаиваешь важную информацию.
– Если моя версия не подтвердится, то и объяснять не придется, значит, я ошиблась. А если подтвердится, тогда и объясню, – уклончиво ответила она.
– Что-то ты темнишь, Пересветова, – недовольно ворчал капитан, – ох темнишь.
Но все прошло вполне себе благополучно. Та, к которой они ехали, встретила их на пороге своего маленького, но добротного дома. Это была строгая и очень бодрая старуха.
– Что тебе надо? – вместо приветствия спросила она, когда Глаша, выбравшись из машины, направилась к калитке. – Зачем приехала? Ты и так все знаешь.
– Я предполагаю, а мне надо быть уверенной, чтобы не ошибиться, – пояснила Глаша.
Они так и переговаривались через запертый невысокий забор.
– Ты не ошибешься, – твердо произнесла бабка. – Я тебе помогать не стану. Не пойду против крови. Ищи других помощников.
– Вы уже знаете? – спросила Глафира.
– Что я знаю, то при мне останется, – отрезала бабка, разворачиваясь спиной и демонстрируя всем своим видом, что аудиенция окончена. Но перед тем как скрыться за дверью, повернула голову и бросила последнюю фразу: – А ты в оба смотри, увидишь больше. В умелых-то руках и рогатина пулемет.
Юра, решивший, что лучше по той «полосе препятствий», по которой они только что проехали, рулить ему, чем хрупкой девушке, пересел на водительское место, махнув Глаше, чтобы заняла пассажирское сиденье, и, разворачивая машину, поинтересовался:
– И что это было? Ты узнала, что хотела?
– Нет. Не узнала, – честно призналась Глаша.
– Так какого хрена мы сюда таскались? – начал привычно заводиться он. – Я думал, ожидается не меньше, чем засада, а она перекинулась с бабулькой божьим одуваном парой фраз, и все, – не сработала версия.
– Так, Лепин, – строго приструнила его Глафира, – прекрати ныть. Тебе нужен преступник?
– Нужен, – кивнул тот.
– Вот я его и пытаюсь найти, а ты тут бурчишь. Сказала: надо съездить – значит, надо съездить, и все.
– Есть не ныть, товарищ командир, – дурашливо вытянулся он в струнку. И спросил примирительно: – Глаш, у тебя хоть версия есть?
– Есть у меня версия, Юра, есть, – сосредоточенно думая о чем-то, рассеянно ответила она. – И, скорее всего, я знаю, кто преступник.
– Так, – подобрался тут же Юрий, как лис перед атакой на полевую мышь. – Вот отсюда давай-ка, мать, подробно.
– Нет, Юр, – отказалась она, – нет. Пока это не стопудовая уверенность. Подожди до завтра. Думаю, завтра я буду знать наверняка.
– То есть ты хочешь сказать, что завтра предоставишь мне убийцу Туркаевой? – откровенно обалдел Юра от такого поворота. – Мы, значит, роем-копаем, экспертизы делаем, версии разрабатываем, подозреваемых куча и ни одного потенциального преступника, а ты уж и убийцу представить готова?
– Надеюсь, что да, представлю, – кивнула Глафира.
– Я охреневаю от тебя, Пересветова, – не то восхитился, не то отчитал Лепин.
Как ни торопилась Глафира домой, но пришлось еще задержаться в городе. Она поговорила с работниками театра и сделала несколько звонков, попивая кофе в своем кабинете.
– Все – потянулась она всем телом, – хочу домой.
Ну положим, хотела она не столько домой, сколько к Трофиму, но это уже детали.
Приехала на этот раз не так поздно, но все же к ночи. Дети давно уж спали, Роман Матвеевич, судя по зажженному торшеру над креслом в гостевом домике, что-то читал перед сном. Кира Пална отдыхала в своей комнате, а Разведов снова ждал ее на улице.
– Привет, – открыв водительскую дверцу, протянул он ей руку. – Снова испугал?
– На этот раз обошлось. – Приняв помощь, она выбралась из машины и поздоровалась тихим голосом: – Привет.
А он притянул ее к себе, обнял за талию, прижал и, медленно наклонив голову, поцеловал потрясающе чувственным поцелуем. Оторвался от губ девушки и нежно прижал ее голову к своей груди.
Постояли, шумно подышали, приходя в себя.
– Чайку? – спросил Разведов осоловевшую, несколько потерявшуюся от потрясающего поцелуя Глафиру.
– Огласите, пожалуйста, всю программу, – пробормотала та.
– Я хотел с тобой поговорить, – негромко произнес он. И чуткая к интонациям Глафира уловила нотку неуверенности в его словах. – И показать кое-что, – договорил он тем же еле уловимо дрогнувшим тоном.
– Тогда чайку, – решительно согласилась Глаша.
В этот раз Трофим предложил Глафире расположиться на диване в гостиной. Сюда он принес журнальный столик, на который поставил керамический чайник с чаем, вазочку с пресными печенюшками, тарелочку с кубиками твердого сыра – так, символически, на зубок, не «голый» же чай гонять. И Глафира поняла, что он нервничает, оттягивая момент объяснения этой своей хозяйственной занятостью.
– Трофим, ты чего? – спросила тихо. – То, о чем ты хотел поговорить, очень сложная тема? – уловила она его настроение.
– Нет, не сложная. Но… – не договорил он и выдохнул, решительно махнув рукой. – Ладно, действительно, чего тянуть?
Сел рядом на диван и достал из-под диванной подушки довольно крупный планшет, вложенный в жестко-упругий кожух с уплотнениями по углам защитного армейского цвета.
– Это не совсем планшет, – пояснил Трофим. – Это такой девайс, разработанный нашими компьютерщиками, который не имеет никакого выхода в Интернет, и поэтому с него невозможно украсть информацию, но он обладает просто колоссальным объемом памяти. Сюда можно закачать нереальное количество любой информации: фильмы, концерты, снимки, карты, да что угодно. У него есть еще несколько скрытых, засекреченных функций, но это не важно, – явно нервничая, объяснял он, пролистывая файлы в поиске нужного. Нашел. Выдохнул и придвинулся вплотную к Глаше. – Я хотел показать тебе вот это. – И протянул ей планшет.
Первое, что уловила Глафира, это вступление к очень знакомой песне, а потом уж увидела всю картинку целиком – из глубины затемненной сцены, в которой лишь угадывались неясные силуэты фигур, медленно двигалась к полосе приглушенного света у рампы она сама и пела на ходу цветаевское: «Уж сколько их упало в эту бездну, разверстую в дали…»
