– Ты какой-то очень хороший человек, Трофим Разведов, – со всей серьезностью вынесла вердикт Глафира.
Он скептически хохотнул.
– Как там у Евтушенко? – спросил, вспоминая строчки поэта: – Если я правильно помню: «Был бы я моей женой, не развелся бы со мной».
– Где-то так, – кивнула Глафира, выруливая со стоянки.
– Да ладно. Ты меня плохого не видела. А я бываю. Иногда очень даже.
– Это хорошо, что бываешь, – похвалила Глафира, посмотрела на него и сказала: – И хоть я очень рада за Андрея, и Ольга – она наша, родная, но мне жаль, что для тебя эта история была такой болезненной и тебе в ней досталось много потерь.
– Да ладно, Глаш, никакой трагедии. Мы достаточно спокойно расстались. Наверное, потому что я чувствовал, что она есть и навсегда останется в моей жизни, она родной и близкий мне человек, мать моих детей. Да и Ольга понимала и чувствовала то же самое. Так что обошлось без страстей. А без страстей, как известно, нет и печалей, нуждающихся в утешении. – Он задумался о чем-то всерьез и удивил Глафиру неожиданным высказыванием: – Еще неизвестно, кому больше повезло.
– Ты о чем? – не поняла она.
– Да так, – неопределенно отмахнулся Разведов.
Какое-то время ехали молча, каждый прокручивал в памяти этот непростой разговор, обдумывая слова другого.
И внезапно Трофим спросил:
– Как это у тебя происходит?
– Что? – не поняла Глаша.
– Как у тебя получается предсказывать? Может, это ясновидение?
– Вот уж точно не ясновидение, – усмехнулась Глаша и попыталась объяснить: – Скорее, ясночувствование, или яснознание. Я не оракул и, прости господи, не экстрасенс какой. Будущее не угадываю и не предсказываю. Это сложно, но я чувствую, эм-м-м… – протянула она, подбирая определение, – не знаю, как объяснить. Возникает такое особое ощущение, непонятная внутренняя уверенность, иногда сродни предчувствию, что произойдет некое событие или то, что мне надо поступить именно так, а не иначе. Не знаю, как словами передать это состояние. Просто в определенный момент я понимаю, что вот так надо делать, и все получится, и будет хорошо, а вот так не надо.
– А с людьми как?
– С людьми немного иначе. Я чувствую людей. Это очень здорово помогает общаться и еще больше помогает в режиссуре.
– То есть все равно это некое видение, ну или сверхчувствование? – допытывался Разведов.
– Ну ладно, пусть будет так, – обдумав его трактовку, согласилась Глаша. Вздохнула, помолчала и решила-таки попытаться объяснить: – Был такой случай. Стою я в пробке, в Москве, и вдруг мне нестерпимо захотелось поговорить с Андреем, аж до слез, услышать его родной голос, чтобы он меня подбодрил. Набираю. Слышно фигово, он за рулем, у него открыто боковое стекло в машине и свистит-гудит. Я его прошу: остановить, поговорим спокойно. Братья уже привыкли, что со мной не надо задавать вопросы из серии зачем, почему, для чего. Он съехал на обочину, остановился, и мы поболтали минут десять. Я – о своих делах-заботах, он – о своих, об Игоре и его семье. И поехали дальше каждый по своим делам. А через три километра Андрей видит впереди аварию, вот только что случилась: пять автомобилей жестко так столкнулись, ошметки-бензин-стекла, детали по дороге на полсотни метров разбросало, кровь на асфальте. А трасса была не сильно-то и загружена, и если бы он не остановился, чтобы поговорить со мной, то стопудово стал бы одним из участников этой жести. Вот что это было? Я не знаю, не объясню и анализировать не собираюсь. Я ведь не видела никаких картин этой аварии, не связала свое желание поговорить с ним с возможной бедой.
– И вот так всегда? Почувствовала некий мощный внутренний порыв, импульс и поняла, что надо действовать?
– Нет, не всегда именно так. По-разному. Иногда сильное чувство, иногда вот такое, как желание позвонить. Иногда я четко знаю про человека или ситуацию… – И недовольно попросила: – Не расспрашивай меня об этом, ладно? Я не смогу объяснить. Да и не хочу объяснять. Лучше не тревожить. Могу лишь примеры привести.
– Давай примеры, – охотно согласился Разведов. – Очень интересно.
– Ну вот про Наташу, например, бывшую жену Андрея. Он долго не женился из-за нас. Тянул бизнес и нас всех один, работал очень много и тяжело. А десять лет назад встретил Наталью и привел ее к нам знакомиться. Я из Москвы специально прилетела ради такого дела – смотрины же. Накрыли торжественный стол, обедаем, общаемся. А я смотрю на женщину и понимаю: не-а, вот не наша она, но для чего-то всем нам нужна. А для чего – пойди пойми. Наташа хорошая женщина, интересная, яркая личность, умная, красивая, а вот не наша, и все тут. Веста тоже с шероховатостями: нет у меня уверенности, что они с Игорем навсегда, и не чувствую ее совсем уж нашей, хоть и живут уже долго вместе, и дети замечательные, а вот… И ровно наоборот с Ольгой твоей: увидела ее – и сразу в душе так потеплело, отпустило беспокойство за брата и так хорошо стало, словно солнышко заглянуло. Ну думаю, слава богу, нашлась душа родная, наконец почти все наши и в сборе.
– Почему почти? – быстро переспросил Разведов.
– Не знаю, – пожала плечами Глаша. – Так чувствовала в тот момент. – И переключилась на другую тему: – И вышло так, что Наташа была нам всем нужна для того, чтобы родился Саввушка. Вот он наш точно. И твои детки тоже наши. И никуда от этого не денешься. Тебе, наверное, Андрей рассказывал про бывшую жену. Она врач, хороший медик и специалист. Через год после рождения Саввы Наташе предложили поехать в Москву, в академию на учебу для повышения квалификации и освоение новой специализации. На год. Она уехала учиться, а когда вернулась, Андрей с ней развелся. Савву они не делили, мальчик жил то с Наташей и ее мамой, то с Андреем. С ним чаще и дольше, просто потому что большой дом, участок, природа и Кира Пална, а Наташа и мама ее обе работающие женщины. И так постепенно получилось, что Саввушка с нами привык больше. Восемь месяцев назад Наташа уехала в Германию на стажировку, на полтора года. Это очень крутая возможность, мало кому так везет из врачей. Разумеется, она воспользовалась шансом. Пережила там эту коронавирусную фигню, работала наравне с коллегами, не заболела, продолжит и дальше стажироваться. И вот думаю я, что там она и замуж выйдет себе благополучно. Вот и хорошо, Савва с нами останется.
– А говоришь – не предвидишь, – уколол, посмеиваясь, Трофим.
– Ну, вот как-то так. – И попросила: – Ты меня об этом больше не расспрашивай. Я понимаю, что невероятно любопытно, мне самой любопытно, но лучше не надо.
– Понял, не буду, – пообещал Трофим.
– А я вот хотела тебя спросить, – сменила тему Глафира. – Я так понимаю, что твои родители не живут вместе, а Роман Матвеевич у вас завидный холостяк.
– Нет, не живут, – подтвердил Разведов. – Они развелись, когда я поступил в академию. Причин не знаю, это только их дела, мне они не объясняли, как я ни расспрашивал. Но ни разу ни мама, ни отец не пожаловались мне и не сказали ни одного плохого слова друг про друга, даже намеков никаких неприятных не делали. Мама вернулась на родину, она у меня из Петергофа, там у нее родительский дом есть с большим участком на берегу залива. Красота нереальная. Я вообще люблю очень Петергоф и Питер. Наверное, «корни чешутся», как говорит отец. Они не виделись и не встречались лет восемь, но регулярно переписывались, посылали друг другу настоящие бумажные письма, чаще открытки, поздравляли друг друга с важными датами. Через два года, после развода отец встретил хорошую женщину, и та переехала к нему. Они не расписывались, жили гражданским браком. Валерия Игоревна – она такая дама… Интеллигентна, образованна, эрудированна, такая… Дама, одним словом. А вот был ли какой-нибудь мужчина у мамы – не знаю. По крайней мере, когда я к ней приезжал, она была одинока. Как-то ей понадобилась помощь чисто техническая, что-то там с домом, и отец вызвался помочь, после чего они стали ездить друг к другу в гости, редко, но достаточно регулярно, по нескольку раз в год. И однажды Валерия Игоревна застукала их в постели, устроила совершенно неинтеллигентный скандал и ушла от отца. Родители так и не съехались до сих пор, но отношения поддерживают. Такой роман на расстоянии.
