– У тебя тоже дети, – жестко сказала Мария, – да и муж-то много ли зарабатывает? Он у тебя, кстати, кто? Или вообще, может, нет. Что-то ты про него никогда не говоришь.
Тамара слегка запнулась.
– Он в ЦК комсомола работает, инструктором.
Тут пришла очередь удивиться директрисе.
– Что значит – в ЦК? А что ж ты в очереди-то в роно стояла? Почему сразу не сказала, тебя бы сразу взяли. Да еще в самую престижную школу. В наш же интернат никто идти не хотел. Или муж помочь отказался?
– Да нет, Мария Игнатьевна, из ЦК и заявку должны были прислать. Только я сама хотела.
– Ну вот, сама она. Это Москва, подруга. Сама, – Мария закурила папиросу. – Вот и стояла полгода в коридоре, милостыню в роно просила, а теперь с трудными ребятами мучаешься.
– Мне нравится, – просто ответила Тамара и улыбнулась. – Правда, я довольна. И работа интересная, и коллектив хороший. А дети, они везде одинаковые. Разве нет? Вон у нас 10-й класс из элитных семей. Сами знаете, что там творится. Такая распущенность, у самой уши краснеют, когда мимо девичьей спальни прохожу. А моих мальчишек я люблю. Они искренние и никогда не подведут. Могу на них положиться.
Тамара немного помолчала.
– Да, вот еще. Никак не могу понять я это правило про уничтожение вещей. Мария Игнатьевна, как же так? Понимаю, что государство всех детей обеспечивает одеждой. Причем, сами знаете, добротной такой. Понятное дело, что белье, носки изнашиваются. А пальто, шапки, ботинки зимние? Этому же практически ничего не делается. А нам указание – все резать ножницами и сжигать. Вот от Юры такое пальто хорошее осталось, и вижу, в младших классах оно бы пригодилось, как второе, допустим. Мальчишки же как на улице носятся, приходят все грязные, мокрые. Иногда до следующего дня просушить не успеваем. Как бы такое пальтишко нам помогло.
– Не положено, Алексеевна, ну ты же знаешь. Выходила я с этим вопросом на район. Нет, говорят, санитарные нормы. Ничего сделать нельзя. Инвентарный номер проставлен. Если найдем списанное, подсудное дело. Ничего сделать не могу.
– Мария Игнатьевна, можно я хоть дворничихе что-то отдам. У нее ребятишки только что не босиком бегают. Сил нет смотреть.
Мария Игнатьевна посмотрела на Тамару и с нажимом сказала:
– ОФИЦИАЛЬНО разрешить не могу.
– Поняла, – Тамара кивнула и вышла из кабинета.
Школу они преобразили. По стенам висели рисунки ребят, на окнах веселые ситцевые шторы, пошитые Симой Гендель. Тамара относилась к интернату как ко второму дому. И она знала, что почти все учителя думали так же. Молодец Мария Игнатьевна. Строгая, спуску не давала, всех в кулаке держала. Но все только для пользы дела.
В коридоре Тамару поджидала скромно одетая женщина.
– Извините, – негромко позвала она, – вы Тамара Алексеевна?
– Да, я. А вы мама Миши Ефремова? – Тамара узнала женщину. Была у Миши дома. Бедность, конечно, но все чистенько, аккуратно.
Мишу не любили в классе, обижали. Как отвернешься, уже опять лупят. Как-то Тамара встряхнула одного из ребят:
– Как же ты можешь?! Слабого, да? Слабого? Нет, ну объясни ты мне, за что? Что он вам всем сделал?
– А у него голова круглая!
Тамара даже плакала от бессилия. Ну что ты тут скажешь, «голова круглая». Откуда она, эта детская жестокость? И ведь хорошие ребята, но вот невзлюбят кого, поставят ярлык, и ничего сделать нельзя, только успевай драки растаскивать.
– Алексеевна, знаю, защищаешь ты моего. Говорит, если б не Тамара, убили бы меня здесь. Вот, принесла, что смогла, – женщина протянула Тамаре газетный кулек.
Тамара попятилась.
– Марья Андреевна, не надо, прошу вас. Я для всех одинаково делаю. Как могу. Миша хороший мальчик. Ребята действительно к нему относятся по-разному. Пытаюсь переубедить.
– Вот и славно, вот и спасибо тебе на том. Ты не обессудь, сама видела, нет у меня ничего толком. Вот, крупы принесла, ты только не обижай, возьми. Очень я тебе благодарна. Один он у меня, защитить-то некому, а ты вступилась. Своему ребеночку каши сваришь.
Тамара взяла пакет из подрагивающей руки. Нельзя обижать. Здесь не до принципов.
– Спасибо, только не нужно все это. Зачем?
Мария Андреевна попыталась еще что-то сказать.
– Хорошо, хорошо, – испугалась Тамара. – Вот увидите, все будет хорошо, – она улыбнулась женщине и быстро пошла по коридору.
Тамара действительно делала все, что могла. И для Миши в том числе. При чем здесь подарки? Она любила своих мальчишек и никому не давала их в обиду.
= 9 =
На ночь Тамара всегда читала ребятам вслух. Сегодня это была очередная глава из романа Каверина «Два капитана». Ее мальчишки слушали, затаив дыхание. И все вместе переживали за судьбу Саньки.
– Все! – Тамара захлопнула книгу. – А теперь спать. И не подводите меня. Я пойду выпью чаю. Вы же взрослые мальчики.
– Идите, Тамара Алексеевна, идите, – высунул свою голову Юрка. – И поешьте что-нибудь. Вам сейчас нужно хорошо питаться.
Живот уже был виден, и Тамарина беременность ни для кого не была секретом. Мальчишки смешно опекали ее. Помогали спускаться с лестницы, если кто из старшеклассников бежал навстречу, грудью вставали перед любимой учительницей. И вести себя стали действительно гораздо лучше. Боялись расстроить.
Тамара вышла в коридор, дошла до учительской. Позвонила домой.
– Мамочка, как вы там? Наташеньку уложила? А сама чем занимаешься? Мам, отдыхай, ты же в отпуске. У Наташи нарядов уже полно. Ну, договорились, ну ладно.
Как же хорошо, когда дома мама, ни за что не надо волноваться. И еда есть, и Наташа под присмотром. Не то что ее мальчишки. Тридцать человек в одной спальне. И домой только на выходные, и то только те, за кем приезжают. Бедные дети, чем они провинились?
Тамара допила чай и пошла проведать своих ребят. С кровати Андрея Муромцева доносились всхлипы. Тамара быстро подошла к мальчику.
– Андрюш, ты что? – Она погладила мальчика по голове. – Ты чего плачешь?
Мальчик поднял на Тамару заплаканные глаза.
– А вдруг ее лишат материнства?
У Тамары все похолодело в груди. Она знала, решение суда уже было. Она просто все никак не могла сказать об этом мальчику. Должна была, но не решалась, хотя начали уже оформлять документы на перевод его в детский дом.
– Тамара Алексеевна, миленькая, ну сделайте что-нибудь. Она хорошая, она исправится, я сам за ней ухаживать буду. Если ее материнства лишат, она совсем сопьется. Объясните им! Пропадет она! И я без нее пропаду.
Тамара гладила мальчика по голове, шептала ему на ухо ласковые слова и ничем не могла ему помочь. За что так страдают дети? Почему? Она плакала вместе с Андрюшей и опять вспоминала свое детство. Сколько ей самой пришлось пережить. Как сделать так, чтобы дети не знали столько горя?
