– Маруся, – лоб Амалии опять покрылся крупными каплями пота.
– Что – Маруся! Допрыгаешься! У людей языки-то длинные.
– Пусть докажут! – взвизгнула Амалия.
– Сталина на тебя нет. Даже разбираться бы не стали. Короче, – Мария стукнула рукой по столу, показывая, что разговор на эту тему закончен. – Давай выкладывай, кто там у тебя в коридоре штаны просиживает? Заметила, вроде одна худенькая такая, с темными волосами. Взгляд такой открытый.
– Намаешься, – Амалия слегка успокоилась, – гордячка, да еще из Сибири.
– Гордячка, говоришь… Видать, не предложила тебе ничего, – усмехнулась Мария. – Посмотрю. Еще кто?
Амалия, вздохнув, огласила весь список.
– Хорошо, пойди прогуляйся, приму у тебя в кабинете.
– Чего это я гулять пойду? С какой это радости?
– А просто по нашей старой дружбе. Ладно, Мелька, – Мария сменила гнев на милость, – не пыхти ты, как паровоз, просто при тебе люди зажмутся. Они в твой кабинет по которому разу пришли? То-то. А мне ошибиться сейчас нельзя. Люди правильные нужны, надежные. Понимаешь?
Амалия дернула плечами и схватила со стола сумку.
– Мелька, – Мария подошла к Амалии и взяла ее за руку, – ты, это, и впрямь не дури. Я ж тебя знаю, ты ж баба честная всегда была. Знаю, тяжело одной. Так и у меня на фронте мужика убило. Что всех ненавидеть-то? Брось. Давай-ка в выходной приходи ко мне. Хлопнем по сто грамм, наших помянем. А?
Амалия посмотрела на подругу, тронула ее за плечо и, ничего не сказав, вышла из кабинета.
– Ковалева!
Тамара зашла в кабинет. Женщина за пятьдесят, по внешнему виду ровесница ее матери, рассматривала Тамарины документы. В кабинете дым стоял столбом. Тамара к этому делу привыкшая, Николай курил везде. Но все-таки сигареты, а здесь стоял едкий папиросный запах.
– Значит, из Алымска, – неторопливо произнесла женщина и дружелюбно взглянула на Тамару.
Тамара даже растерялась от этого хорошего прямого взгляда.
– Уж больно характеристика у тебя замечательная. Неужели правда?
– Не знаю, думаю, что бывшая директриса ко мне хорошо относилась, а я старалась ее не подводить.
«Скромная, но держится с достоинством», – подметила про себя Мария.
– Значит, Тамара Алексеевна. А я – Мария Игнатьевна, – Мария отложила документы, закурила папиросу и откинулась на спинку кресла. – А знаешь? Я тебя возьму. Стержень в тебе есть, это прямо чувствуется. Только работы много. Открываем, Тамара Алексеевна, совсем новое дело. Интернат. Так что и часы, и воспитательная работа, и дежурства ночные. Дети есть маленькие, оставить есть с кем?
– Найду, – коротко ответила Тамара. – А работы я не боюсь. И дело свое люблю.
«Ишь ты какая, – Мария Игнатьевна рассматривала Тамару, и та все больше ей нравилась. Невысокого роста, спокойная, серьезная, не балаболка. – Вот на эту смогу опереться».
Тамара и верила, и не верила. Ее берут на работу. Интернат. Слово для нее пока новое. Ночные дежурства. С кем оставить Наташеньку? Ничего, потом Валя подстрахует, а пока свекровь в Москве. Справится. Тамара все больше и больше проникалась доверием к этой суровой женщине. Пиджак мужского покроя с орденскими планками, строгая юбка, волосы, тронутые сединой, затянуты в пучок. Привлекательной внешности, да. Только уже забыла, что она женщина. Таких теперь много. Прошла войну, видала много и на этот мир смотрит уже по-другому. И некому пока растопить ее сердце. И ищет она забвения в работе. И вся отдается ей. Ну что ж, Тамара будет рядом.
– Завтра привезут кровати. Грузчиков у нас нет. Так что к девяти приходи, оденься попроще, будем и грузить, и по спальням расставлять. До сентября всего месяц остался. Нужно успеть все подготовить к приему ребят. Задание партии.
Уже у дверей Тамара обернулась:
– Мария Игнатьевна, там в очереди девушка сидит. Гендель Сима. Посмотрите ее. Мне кажется, она очень хороший человек.
Мария какое-то время молча смотрела на молодую женщину.
– Гендель, говоришь? С другой фамилией нету? – Мария прокашлялась. – Ну, если ты рекомендуешь, пусть зайдет.
Тамара не шла домой, а летела на крыльях. Ее приняли! Ее взяли на работу. Вот так-то! И она всего добилась сама. Потому что кругом есть хорошие люди. Ничего не бывает сразу. Да и с какой стати? Кто она такая? Чем заслужила доверие? Все же Москва. Нет, ну как же хорошо. И работа новая, надо же, интернат. Немного резанула последняя фраза Марии Игнатьевны про Гендель. Тоже московская странность. Как-то очень быстро Тамара поняла, что никто здесь не в восторге от ее еврейского происхождения. Дома, в Сибири, национальность ее мамы никого и никогда не волновала. В маленьком городке дружно жили люди разных национальностей – и русские, и хакасы, и евреи, и украинцы. Евреев было много. Но никто не показывал на них пальцем, не выделял из общей массы. Никогда не обсуждалось у них в городе и «дело врачей». Может, среди евреев врачей не было? А как же отец Абрама Петрова? Да и Вайнер занимал ответственный пост. И это абсолютно естественно. Потому что опыта больше, организаторский талант. Никогда Тамара не спотыкалась в родном городе об имя Рахиль. Наоборот, ее маму знали, уважали. Тамара ею по праву гордилась! А в Москве как-то сразу поняла, без лишней нужды лучше имя Рахиль Моисеевна вслух не произносить. И почему так? Разве характер зависит от национальности?
Мысли вихрем пронеслись в голове, и осталась одна, главная: Тамара начинает работать! В Москве!
= 3 =
В этот раз Тамара ждала Николая из командировки с особым нетерпением. Такие новости! И что рассказать сначала?
Она уже привыкала к Москве. Наташенька стала меньше болеть, может, ей подходил этот климат больше, чем сибирский. Дома, в Алымске, болезни были постоянными, просто мучение. А здесь полегче. И с соседками сошлись. Девчонки оказались мировыми. Может, сказывалось, что приехали все из глубинки, никого из родственников поблизости. Вот и помогали друг другу, чем только могли. И вещи детские по наследству передавали, и рецептами кулинарными делились, да просто готовили на всех и с детьми сидели. Выручали друг друга постоянно.
Все равно Тамара скучала. Мамы рядом нет, Коля, как ясно солнышко, появится – и следующая командировка. Но она чувствовала его присутствие, его поддержку. Даже когда его не было рядом. Даже не так. Может, когда Николай уезжал, чувствовала даже больше. Муж писал удивительно теплые письма, и Томочкой ее называл, и про то, как скучал сильно, как встречи ждет. Приезжал – тоже поначалу кидался к ней. А потом – все. Так же сухо, буднично. Такой человек? Семья? Воспитание? Именно так, успокаивала себя Тамара. Хотя уже видела, в других семьях не так.
Где-то раз в месяц в гости приходил Лопухов. Гитару он Наташеньке принес в самый первый визит. Дочка была счастлива.
– Ну вот, теперь играй, – Наташа протянула гитару гостю.
