– Мама, а про папу ничего не слышно? – Тамара пыталась что-нибудь выведать у матери.
– Доченька, молчи, умоляю тебя, родная моя. Молчи и не вспоминай. Не дай бог кто-нибудь поймет, узнает, еще расскажет кому. Люди живо донесут, и нам не жить.
– Мамочка, что ж, и искать папу не станем?
– Станем, Томочка, только не сейчас. Выкинь из головы. У вас есть я, дедушка с бабушкой. Видишь, как нас все любят. И приезду нашему рады.
– Еще бы им не радоваться, ты вон и тете Прасковье, и тете Евдокии какие модные платья сшила. Две ночи почти не спала и отрезы самые красивые им подарила.
– Томочка, мне не жалко. Пойми, ты к людям с добром, и они к тебе так же. А потом – хорошие они. А одеть им толком нечего. Что не помочь? Сама посмотри, у Параши шестеро детей, что она видит? А тут я ей раз – и платьице свеженькое. Она и счастлива. А у Дуси и вообще горе, девочку только-только схоронила. Платьем новым не поможешь, но все-таки.
Роня прижала дочку к себе.
– Ничего, Тамарочка, переживем, будет и у нас праздник. И папа наш вернется, – добавила она шепотом и расплакалась.
Тамара обняла маму.
– Мамочка, обещаю, я никому ничего не расскажу, только ты не плачь. Главное, ты с нами.
= 2 =
В деревне ребятишкам было вольготно. Речка, лес. Борис тотчас же подружился с двоюродными братьями и сестрами.
– Борька, айда на речку! Тамар, ты с нами?
– Да я плавать не умею.
– Вещи постережешь.
И ребята бежали к обрыву. Борька был заводилой и скоро сколотил вокруг себя команду. Мальчишки гоняли мяч, играли в пристенок. Такой игры в Бражном не знали.
А местные научили Борю с Тамарой ловить рыбу на косоворотку. Бориска скидывал рубашку, скручивал ее, и они с Томкой шли вброд по реке, зачерпывая рубашкой воду. Через пять минут – полная рубаха мелкой рыбешки.
Дети бегом неслись к матери.
– Мама, рыбу жарь.
– Да разве ж это рыба? – скрипел дед Павел. – Так, семечки. Вот пойдем с тобой, Бориска, на рыбалку. Уж и наловим мы с тобой рыбы настоящей на знатную ушицу!
– А я? – крутилась сзади Тамара.
– «А я», – дед гладил девочку по голове. – Вставать с зорькой нужно. Выдюжишь, и тебя возьмем.
Павлу глянулась семья Алексея. И детишки веселые, и воспитаны хорошо. А уж на Роню они с бабкой и вовсе нарадоваться не могли. Такая помощница. И все-то она могла, и все-то у нее спорилось. И скотину взяла на себя, и готовку, и уборку. А вечером бегом за свою машинку. И крутится колесо, и крутится.
– Ронечка, пойди ляг, поздно уже, не видно ничего, а ты все шьешь.
– Да ладно, мам, хотя и впрямь закончу на сегодня. Вон вам платочек новый сострочила, примерьте.
Наталья приподнялась на кровати.
– Господи мои, труженица, и бабку старую не забыла. Мне-то уж почто? И не видит меня никто.
– Что это не видит? Каждый день кто-нибудь да и прибежит.
– А и то, твоя правда.
Роня помогла Наталье сесть на кровати и сменила ее старую косынку на новую.
– Сейчас зеркальце принесу.
Наталья смотрела на свое отражение с удовольствием.
– Ох, голуба ты моя, голуба. А и действительно, и мне платочек новый не помешает. Да и к лицу.
Наталья заправила выбившиеся пряди и еще раз посмотрелась в зеркальце. Роня радовалась вместе со свекровью. Все маленький праздник.
И Павел никак не мог поверить, что такая беда пришла в его дом.
Вот ведь какое горе. И как же так случиться-то могло? И это его-то Алексей?
= 3 =
В Сибирь Павел с женой и тремя сыновьями приехали в 1920 году. В Белоруссии начал свирепствовать голод. И что было Павлу терять? Ни своей земли, ни хозяйства. А тут прошел клич, в Сибири можно получить надел земли. Продали все, что можно, купили лошаденку старую, погрузили свой нехитрый скарб на телегу и поехали искать счастья на новые земли.
Федору к тому времени исполнилось семнадцать, Ивану пятнадцать, Алеше двенадцать.
Землю получили, как и обещалось. Жили по первости у бывших земляков. И Павел сразу начал строиться.
А с сынами, да с соседями, да когда весь мир помогает, что ж и не сколотить избушку.
Павел – мужик дотошный, строил сразу на века, не какую-нибудь баню на год.
– Мы, мать, с тобой здесь еще правнуков нянчить будем.
Работали Семашко много, от зари и до зари. Но дело спорилось, и дом построили, и в поле урожай собирать начали. Успевали везде. Время бежало быстро, земля сибирская плодородная, кормила сполна. Потихоньку на проданное зерно кой-какой скот купили. И зажили безбедно. Две коровы, лошадь, свинья, боров, куры свои, утки.
По любви нашли себе пары старшие братья. Сначала жили вместе, а потом и им по избе возвели.
К началу коллективизации на селе Павел вел уже достаточно зажиточное хозяйство. Крепкий такой середняк. Все сам, все тяжелым трудом.
Политика партии не обошла стороной и его. Раскулачивать у них было что. И тоже никого не волновало, что все своим по́том и кровью нажито. Отдавай все подчистую. Только было в их семье одно «но».
Оба сына, и Иван, и Федор, к тому времени давно вступили в партию, собственно, они коллективизацией и руководили. Под их началом все и происходило.
И это совсем не означало, что у врагов отбираем, а у родителя и соседей оставляем. Все было по справедливости.
Семашко – мужики умные, к учебе тянулись всегда. В свое время ездили в район на курсы по планированию хозяйства. И к новому делу подошли, не просто читая материалы съездов, но и внося свое рациональное зерно.
Сами написали манифест, которого и придерживались: «Не отнимать будем все подряд, почем зря, а опыт использовать. Обязательно маленькое приусадебное хозяйство оставлять. Сельскому человеку без земли нельзя, погибнет. А уж без коровы, птицы подавно. Каждой семье по корове оставить. Остальное сдаем, будьте любезны. И пасти скот разрешаем на колхозных пастбищах. И пастух за каждую единицу головой отвечает…»
Братья сидели, кумекали, разрабатывали программы, встраивали свои прогнозы в тот план, который обязаны сдать городу. Отец, как правило, рядом сидел, в дебаты братьев не вступал. Но в конце братья обязательно спрашивали:
– Бать, чего скажешь?
– Дело, – только и отвечал Павел.
И впрямь было дело. Федора назначили председателем колхоза, Ивана – председателем сельсовета.
Крестьяне братьев уважали, а главное, верили. Всякое случается на земле. И пожары, и неурожаи. Когда и в дождь нужно выйти на работу, и без выходных неделями трудиться. Одного слова Федора было достаточно, чтобы поднять народ. Никто не отказывался. Но и Федор платил людям тем же.
