Успокойся. Ты не спасёшь всех. Пока. Зато если успешно выполнишь задание… может, хоть что-то изменится.
Парень опускается на пол, но Олинка уже забыла, что ей лениво было вставать, подхватывается, в руках хлыст — длинный, с зазубринами.
— Из-за тебя госпожа Ямалита вынуждена была подниматься! — кричит, ударяя, парень вскрикивает, принимается извиняться. Чем бы отвлечь?
— Да ладно, — говорю, — тебе ещё домой с ним идти, не перестарайся.
— Доползёт, — цедит сквозь зубы, снимая пульт с пояса. — Хочешь побаловаться?
Парень бледнеет, вцепляется пальцами в ковёр.
— Выдерешь нитки — убью, — говорит «подруженька», нажимая на кнопку острой боли, парень падает, изгибается, кричит.
— Дай посмотреть! — выдираю чуть не силком грёбаный пульт, начинаю рассматривать кнопочки, судорожно соображая, что сделать. Не могу, не могу! Говорили же мне, что эмоционально я не готова к длительной работе под прикрытием, моё место — в кабинете с бумагами! Ну и на кратковременных операциях.
— Да, у меня такой же, — сообщаю разочарованно, — ничего интересного.
Откладываю на стол, она хищно следит за мной, но пока не отбирает. Тянет руку к поясу. Что, непривычно без пульта?
— Покажи свой, — переключается.
— Да такой же, — сообщаю, — в сейфе, лениво доставать. Ничего особенного.
— А раба? Покажешь?
— Наказан, — говорю, — приказала лежать и не шевелиться.
— А за что?
— Так, обозвал меня.
— Обозвал?! — глаза огромные, чёрт, зря я… — За это шкуру содрать нужно! Можно я накажу?
— Ну может не меня, не знаю, — выкручиваюсь. — Услышала как он ругается, не знал, что я слушаю, но я предпочла решить, что на меня.
— Понимаю, — гадко так, — хороший повод наказать… Слушай, а он правда отвратительный любовник?
Мне вдруг становится обидно за Антера. Да какого чёрта!
— Глупости! — говорю. — Это просто хозяйка у него фригидная была, такого мужчину не оценила! Лучший из всех, что у меня были!
Куда меня несёт… Глаза снова горят, твою мать, хотела как лучше…
— Ну ты же у нас на реабилитации, после группового изнасилования?
Тактичная ты моя, а если бы это была правда?
Опускаю глаза:
— Покорный раб хорошо помогает справиться, — отвечаю смущённо. — И как это я сама не подумала, чтобы прикупить?
— Ну, на их фоне любой хорошим покажется, — глумливо.
— Знаешь, у меня и до этого мужчины были, так что есть, с чем сравнить.
Вот зачем, идиотка! Снова глаза разгораются:
— Дашь попробовать?
— Не дам! — возмущаюсь.
— Почему? — искренне изумляется. — Хочешь, я своего тебе дам? Он тоже много чего умеет и ласковый, если вдруг резкое движение — у меня всегда пульт под рукой.
Классный секс, ничего не скажешь. Похоже, мысленное управление Олинке не в кайф — нравится своими пальчиками тыкать.
— Не хочу, — качаю головой. — Еле этого подпустила, привыкнуть надо.
— Понимаю, — разочарованно и без грамма понимания. — Ну позови его, а? Так хочется посмотреть… Что тебе, жалко?
— Не хочу отменять наказание.
— На сколько ты его наказала? Я позже зайду, ты будь добра не наказывай его снова. Если вдруг провинится, я помогу, хорошо?
С тоской понимаю, что не отстанет.
— Конечно, — соглашаюсь, — заходи как-нибудь, развлечемся.
Пристраивает пульт на пояс, уходит, заставляя раба тащиться на коленях. Сука.
Не успеваю проводить и вернуться в кресло, Антер тут как тут. На полу у ног, уткнул голову в мои колени.
— Спасибо, — тихо, еле слышно. Провожу рукой по мягким тёмным волосам, молчу.
— Она вернётся, — говорит. Поднимает на меня глаза, кажется, несколько посветлевшие.
— Вернётся, — вздыхаю. — Надеюсь, не сегодня и не завтра.
— Сегодня, — отвечает уверенно.
Я не могу с ней порвать, я не могу её не подпустить… чёрт, у меня конспирация!
— Тебе хозяйка досталась ненормальная, — усмехаюсь. — Не любит боль причинять.
— Это как раз нормальная, — тихо шепчет. Ну да, и не возразишь.
— Тебя насиловали? — спрашивает, кажется, даже сопереживает. Чёрт, не вздумай меня жалеть! По сравнению с тем, через что ты прошёл, даже если бы это было правдой, всё равно бы ерундой показалось…
— Не хочу об этом говорить.
— Простите…
— Что мне делать? — спрашиваю.
— Вы не сможете прятать меня вечно. Пусть посмотрит и успокоится.
— Если бы только «посмотрит», — вздыхаю. — И если успокоится… Пульт я ей не дам ни за что, кнут спрятан, но у неё свой.
— Выдержу, не впервой.
— Прости… — шепчу. Смотрит удивлённо, склоняется, целует колено — нежно так, по-настоящему.
— Перестань, — говорю.
— Извините! — пугается. Да я же не к тому, чтобы не касался… Горе моё издёрганное.
Поднимается, надо же, сам.
Прав оказывается, не проходит и трёх часов, Олинка возвращается. С другим рабом. По-моему, тот, который Дэн. Даже думать не хочу, что сделала с предыдущим беднягой, попавшимся под похотливую неудовлетворённую ручку.
— Не цепляй, — предотвращаю её движение снова надеть кольцо на крюк. — А то опять неправильно стоять будет.
Раб смотрит на меня с ненавистью. Прости, дорогой, видел бы ты, что тут творилось… Лучше уж постой.
Олинка пожимает плечами:
— Этот мне надоел, видеть его не хочу.
— Пусть тогда в кухне посидит, — предлагаю, указывая рабу на соответствующую дверь. Стоит, не двигается, ждёт распоряжений.
— Нет, — сообщает эта чудесная девочка. — Я плохо себя чувствую, если кто-нибудь из них не стоит на коленях.
Да ты больна, дорогая, у тебя зависимость уже.
— Ну пусть стоит, — пожимаю плечами, про себя сожалея, что не выторговала бедняге немного отдыха.
— У тебя соль есть?
Лихорадочно соображаю, зачем ей может понадобиться соль, мотаю головой:
— Нет, закончилась.
— Перец? Крупа какая-нибудь?
— Неа, комбайн как раз отдала заправить, а запасов не держу.
Только на кухню не сунься.
— Ладно, — произносит раздражённо, потом лицо озаряется улыбкой и она достаёт из сумочки кошель с острыми колючками. — Забыла, что как раз купила.
Высыпает перед рабом, показывая, куда именно ему встать. Тот вздыхает, опускается на колени.
