– Благодарим, мистер…
– Это что еще за херь такая? – раздраженно спросил севший в их машину сержант, глядя на двоих техасцев, отца и сына, причем отец явно был здесь шерифом – «янки говорит, не стрелять». Вы здесь с дуба рухнули или как, а? Вам охота попасть в федеральную тюрьму?
– Эй, па… я его знаю… – бесцеремонно сказал молодой, разглядывая сержанта – это тот тип, который мексов приземлил, помнишь, в газете писали…
– Да, мистер?
Говорили при неярком свете плафонов Центуриона…
– Это не имеет значения.
– Да… это вы, мистер… – сказал шериф – я помню про вас. И про беднягу Подгузника я знаю… отличный мужик был…
– Сэр, если вы еще раз… – сержант вдруг понял, о чем идет речь – что нахрен произошло? Что с шерифом Квентином, говори?
– А ты, что знаешь, парень… – шериф всмотрелся в глаза Нолана… нет, парень, не знаешь. В твоем родном городе весь офис шерифа вырезали. Приходили за тем парнем, которого ты оставил в живых для суда… жалко, что ты его тоже не грохнул на месте… не было бы тогда такого дерьма… Человек десять прямо там перебили, говорят, что двоих агентов ФБР тоже убили. И шерифа убили… он попытался остановить этих уродов на дороге… они его и… И парнишку какого-то с ним молодого – тоже убили.
Нолан шарахнул кулаком в стойку машины. Руку обожгло болью…
– Эй, янки, полегче… – обиженно сказал молодой – это наша машина…
– Заткнись, Стиви… – сказал шериф.
Нолан глубоко вдохнул пахнущий нефтью и кровью воздух, пытаясь прийти в себя.
– Все равно, так нельзя, сэр. Мы единое государство. Я давал присягу защищать его. От всех врагов, внешних и внутренних.
– Давал присягу, парень… – слова шерифа падали как камни в стоячую болотную воду – это хорошо, парень. Очень хорошо… Я тоже давал присягу. Меня кстати Барденс зовут. Том Барденс, а это Стиви, младший мой. Мы все в морской пехоте служили, парень, становились там мужчинами. Мой дед выжил на Иводзиме, а мой дядя там погиб. Я сам воевал… Буря в Пустыне, помнишь. Я и парней отправил в морскую пехоту. Старшего, Александра убили на перевале Дашт, в Иране… недавно совсем. Они проход держали, когда иранцы бросили на них танковый полк. Корректировщика огня накрыло прямым попаданием… он пошел огонь корректировать. А средний, Томми – из Эй-стана совсем плохой вернулся… кричит по ночам… жену бросил… пьет. Стиви вот в дорожной полиции штата работает… думаю, стоит или нет ему в морскую пехоту идти. Как считаешь?
– Это война, сэр. Такое случается… – сержант знал, что неуместнее этих слов, казенных и бессмысленных ничего быть не может.
– Да, парень, это война… Когда моему деду и его брату говорили – там зло, идите и разберитесь с этим – они шли и делали это. Когда моему отцу и его братьям говорили – там зло, идите и разберитесь с этим – они шли и делали это. Когда мне говорили – там зло, иди и разберись с этим, парень – я шел и делал это. Почему сейчас, когда власти нашей страны говорят нам – там зло, мне верится в это все меньше и меньше, а, сынок?
Нолан не стал выдумываться ответ. Сказал коротко и просто.
– Я не знаю.
– Вот и я не знаю, сынок. Я не знаю, что произошло с нашей страной, со всеми нами. Но что-то с нами произошло, что-то очень нехорошее. Раньше я не задумывался о том, стоит или нет защищать нашу страну – а теперь. Во что она превратилась теперь? Нам говорят о том, что мы должны быть патриотами – но это значит только то, что нас теперь могут схватить на улице, увезти непонятно куда и держать, сколько надо без предъявления обвинений
[66]. Нам говорят, что с экономикой все в норме – но почему тогда столько безработных вокруг. Да, в нашем штате такого нет, у нас есть нефть, пшеница и скот – но я говорю про всю страну парень. Нефтяные компании, которые бурят у нас землю, чтобы добывать газ по-новому говорят, что это безопасно – но почему тогда, когда я пускаю воду из-под крана и подношу спичку – она загорается, а
[67]? Мы живем во лжи, парень, мы просто все изолгались. Мы уже не страна свободных и отважных. Мы – страна лжи.
– И вы решили сделать ее другой, да?
– Не только я, парень. Мы хотим вернуться к истокам, стать свободными.
– Мы, это кто?
– Юг, парень. Старый добрый Юг. Янки победили нас полтора столетия назад – но клянусь Богом, они не покорили нас. Юг возродится…
Сержант тяжело вздохнул.
– Я кое-что вам покажу, шериф. Идемте…
Они подошли к багажнику машины, куда было сложено трофейное оружие. Сержант взял одну из немецких винтовок – вообще, она выглядела куда лучше, чем действовала – осветил фонарем. Не то. Вторая… есть.
– Смотрите сюда.
Там, где должно было быть наименование производителя – Хеклер и Кох, Оберндорф – была затейливая арабская вязь.
– Что это значит, парень?
– Это немецкая винтовка, сэр. Точнее, она разработана в Германии, но произведена не там. Это лицензионное производство, Саудовская Аравия. Никто не знает, сколько их производится и куда они уходят. Но для продажи гражданским – ее не производят точно. Задайте себе вопрос – как эта штука здесь очутилась, а?
– Не знаю, сынок… – просто ответил шериф – но я знаю только одно: это никогда не прекратится до тех пор, пока мы будем врать сами себе и учить другие народы, как им жить под дулами автоматов. Видит Бог, Америка была создана совсем не для этого. Нет, сэр, совсем не для этого…
К ним подбежал один из ополченцев…
– Сэр, только что на связь вышел младший из Дойлов. Их ферму атакуют.
Шериф обернулся к сержанту.
– Поможешь еще раз? Тут недалеко…
Сержант не раздумывал.
– Да, сэр. До утра еще много времени…
* * *
– Расстояние?
– Тысяча семьсот ярдов, сэр…
– Что там, солдат…
– Две… нет, три машины. Три трака.
– Вооруженных людей видишь?
– Так точно, сэр. Обстреливают ферму, продвигаются к ней.
– Уделай их нахрен. Огонь по готовности.
