Ему удалось убить не меньше тридцати боевиков, прежде чем спасательной группе из двух человек удалось прорваться внутрь комплекса. Оказавшись внутри – они одним движением нахлобучили на себя ярко-красные шутовские колпаки. Смешного в этом ничего не было – они не могли их надеть заранее, потому что привлекли бы к себе внимание – и они не могли не надеть их сейчас. Привлекать внимание было уже некого – во внутреннем дворе все мужчины были мертвы, дворик был буквально завален трупами. А для снайпера – красный колпак служит отличным знаком для мгновенного опознания – потому что они одеты как боевики, имеют оружие и снайпер, поймав на долю секунды голову любого из них в прицел – мог запросто нажать на спуск. А этого – допустить было нельзя…
– Палач, мы вошли! Мы внутри!
– Чарли, вас понял, держу улицу!
Израсходовав чуть больше трети патронов – сержант переложил цевье винтовки так, чтобы держать под контролем улицу. Глушитель и правильно выбранная позиция и тактика сделали свое дело – большая часть не то что города, но и улицы до сих пор не понимала, что происходит. Не было выстрелов… если бы они были – это моментально подняло бы на ноги весь город… но тут их не было. Просто – с криками бежали люди, дети, некоторые – забрызганные кровью… чужой кровью, сержант не попал ни в одну женщину, ни в одного ребенка. Пока разберутся…
Сержант не стал стрелять по улице… пусть даже там и были вооруженные люди, законные цели при любом раскладе. Пусть состояние неопределенности продлится подольше… ему это только на руку…
* * *
Дальше по улице – в магазине, принадлежащем какому-то торговцу не из местных… точнее, принадлежавшему – у самой двери на полу сидел человек. В руках у человека был автомат Калашникова, в глазах – ненависть, на голове – черный платок с шахадой («нет Бога кроме Аллаха и Мохаммед пророк Его»). А в голове была боль. Эта боль преследовала его уже много лет… еще с тех времен, когда он был подростком. В какие-то дни она, эта боль была столь слабой и незаметной, что ее можно было сравнить с легким, едва заметным ветерком с моря, в какие-то дни она превращалась в ураган, подобно тем, что переворачивает траулеры рыбаков и отнимает мужчин у семей. В эти дни он или лежал и стонал или метался по лагерю как лев и даже самые верные из его воинов не смели показаться ему на глаза. Эту рану он получил на Джихаде Аллаха, и после приступов он просил прощения у Аллаха и делал итикафы
[39] – потому что в дни приступов он сомневался в Аллахе. Если он существует, зачем такие мучения он посылает одному из вернейших его воинов, который ведет джихад больше двадцати лет.
Таково воздаяние врагам Аллаха! Огонь! В нем будет их Вечная обитель в воздаяние за то, что они отвергали Наши знамения (аяты)
[40].
Дальше в лавке были его люди, вооруженные автоматами и гранатометами, люди из Джихад аль-Салафи, организации «Салафитский Джихад». Эта организация была частью сети Аль-Каида в отличие от Боко Харам, которая была во многом местным творчеством. В отличие от Боко Харам – «Салафитский Джихад» исповедовал и продвигал чистый ислам ваххабитского толка, без всяких местных дополнений и культов – а в Африке ислам был сильно загрязнен местными дикарскими верованиями. В отличие от Боко Харам – «Салафитский Джихад» имел в качестве костяка наиболее опытных боевиков не местных – а пришлых. Это и йеменский «Ансар аль-Шариат», это и египетские «Братья-Мусульмане» и сомалийский «Аш-Шабаб» и даже пакистанский Талибан. В отличие от Боко Харам, где даже боевые отряды строились как племенное ополчение и люди из одного племени не воевали рядом с людьми из другого племени – в «Салафитском Джихаде» был полный интернационализм, и если местный отказывался починяться арабу или египтянину – ему отрезали голову. «Салафитский Джихад» не одобрял лишних актов насилия, все его акты насилия имели серьезную мотивацию, часто он маскировал свои акции под деяния боевиков Боко Харам.
Какаа – а это был именно он – с удовольствием отдал захваченных пленных ООН этому придурку Исмаилу, который устроил в городе шариатский суд – но сам при этом знал шариат через строку и судил в основном в соответствии с местными примитивными племенными системами права. Он вообще был совсем не из таких, кому можно доверять. Его кожа была светлее обычной – вероятно, какая то из его бабок понесла от белого, и это был позор, который он всячески старался скрыть. Он говорит о том, что книга – грех, но сам при этом много лет учился по книгам и даже учился в Лондоне, этой столице проклятых харбиев. Он был нетверд в вере, потому что, когда судил – судил так, как надо местным, а не строго по шариату. Как он объяснил Какаа при личной встрече – а они встречались и не раз – нельзя ломать людей через колено, нельзя им навязывать право, религию и образ жизни, которые не знают они и которые не знали их отцы. Гораздо проще совместить ислам и местные верования – и так, собрав армию, взять власть.
Какаа считал это предательством. Разве не сказано – ведь мы ничего не упустили в этой Книге? Значит, Коран полон и никаких изменений и исправлений не допускает. Что же касается законов шариата – кто такой этот Исмаил, который смеет своей властью менять фикхи, изданные авторитетными мусульманскими богословами. Если он это делает – значит, он тагут! И это значит – против него можно и нужно воевать!
Но Какаа не хотел воевать против него. У Исмаила было больше людей, больше поддержки среди местных, он путался с сепаратистами – а это вообще никуда не годится. Если бы Какаа и его люди вышли бы в открытую – они бы потерпели поражение и были бы убиты. Но сейчас – Исмаил и лучшие из его людей падут от руки проклятых харбиев – а он соберет всех оставшихся и скажет, что это была кара Аллаха. Ведь Аллах над каждой вещью мощен!
Кроме его боли…
– Эфенди. Эфенди… – осторожно позвали со спины.
– Я слушаю тебя.
– Началось, эфенди. Люди бегут от дома мухарибов, многие в крови, они кричат.
– Что еще?
– Аслан нашел снайпера харбиев. Он на крыше, стреляет.
– Пусть Аслан убьет харбия. Как только он сделает это – выступаем.
– Слушаюсь, эфенди.
– И дайте сигнал. Пришло время Джихада.
Эмир встал – и почувствовал тот особенный гул в голове, в ушах, который был предвестником жестокого приступа…
23 июля 2015 года. Южная часть Атлантического океана. USS Roosevelt (DDG-80)
Размещаться на эсминце, приспособленном несколько для других миссий – намного неудобнее, чем на ударном авианосце и уж тем более – на большом десантном корабле, специально приспособленном для перемещения больших групп вооруженных людей и нанесения ударов по берегу. Однако, флот не смог выделить ничего лучше и следовало радоваться и этому.
