Они провели первоначальную пристрелку на щадящей пятисотметровой дистанции и перенесли её на рабочую – полмили. Стрельбище было оборудовано куда лучше, чем армейское или морских пехотинцев. Здесь был автоматический учет попаданий – на армейских стрельбищах был защитный вал, за этим валом солдаты поднимали и опускали мишени вручную. Уже определились фавориты и отстающие. Фаворитом был гражданский пилот авиакомпании «Дельта», возможно, потому, что ему на работе приходилось мгновенно принимать решения и делать всё точно. Одна из винтовок – «Ремингтон», качество у них в последнее время не очень, – вышла из строя.
Дело шло уже к обеду – для колорита обедали здесь в армейской столовке с известным набором набором блюд – когда прибежавший работник стоянки сообщил, что ганнери-сержанта Бунта ищет какая-то женщина. Ганни обернулся к своему новому работодателю – и тот утвердительно кивнул, разрешая отлучиться. Дело всё равно шло к обеду.
Ганни Бунт вышел к стоянке – его машины тут не было, они приехали на арендованном под это дело трейлере. И около трейлера стояла двадцатидвухлетняя девчонка с заплетенными как в Африке косичками и кольцом в носу. Ганни любил эту девчонку больше всего в мире – хотя ответной любви так и не дождался…
– Я приехала попрощаться, – сказала Делайла Бунт, студентка пятого курса Аризонского университета.
– Тебя мама попросила приехать? – спокойно уточнил ганнери-сержант.
Дочь сверкнула глазами.
– Нет, я сама!
Конечно же, ганнери-сержант Бунт был в разводе. Мало кто из жён сможет выдержать такую жизнь, какую он вёл. Раньше такие были…
– Верю. Но разве стоит так огрызаться?
– Я… в общем я уезжаю!
Ганни кивнул на рюкзачок у ног дочери.
– Это я уже понял. Куда?
– В Африку!
Ганни понял, что ссора с матерью по этому поводу у нее уже была.
– Куда именно? – спокойно уточнил отец.
– Не знаю. Куда пошлют. Я присоединилась к благотворительной программе!
– То есть ты хочешь променять карьеру социолога на скитания по Африке, я правильно тебя понял? Тебе это действительно надо?
– Да, надо! Кто-то должен что-то сделать для этих людей. Они не виноваты…
– Делайла, – перебил ее отец, – ты не права. Ты должна понимать, что люди там живут так не потому что у них нет другого выхода. А потому, что они сами выбрали такую жизнь. Когда ты бросаешь мусор на дорогу, а не в контейнер – ты делаешь выбор. Когда ты гадишь на дороге на глазах у всех, а не в туалете – ты делаешь выбор. Когда ты режешь другого человека просто за то, что он родился в другом племени, – ты тоже делаешь выбор. Когда ты кричишь «Аллах Акбар» и выходишь на дорогу с автоматом, чтобы кого-то обстрелять – это тоже выбор. Вопрос не в том, виноваты они или нет. Они сами сделали свой выбор. И тебе нужно сделать свой. Ты так и будешь бунтовать против всего мира? Или, наконец, ты станешь взрослой?
– А взрослой – это смотреть на мир через оптический прицел и время от времени нажимать на спусковой крючок, так? – поинтересовалась дочь.
Ганнери-сержант не отреагировал так, как отреагировали бы девять отцов из десяти. Просто он очень любил свою дочь.
– Возможно и так. По крайней мере, это ответственность, которую я беру на себя.
– Ответственность?! Ты убиваешь этих людей и берешь на себя ответственность за них.
– Не за них, Делайла. Я беру ответственность перед свой страной, перед своим народом. И даже перед такими бунтарями как ты, хоть ты это никогда и не признаешь.
– В таком случае, к чёрту ответственность!
Дочь повернулась и гордо зацокала каблучками…
– Я тоже тебя люблю! – крикнул Бунт, хотя на душе у него кошки скребли.
Делайла не ответила.
Ганни тяжело вздохнул, провожая взглядом фигурку дочери… даже в том, как она шла, был вызов. Потом он достал телефон, набрал номер… этот номер он старался не набирать без лишней надобности. Нервы всё же были не железными.
– Мардж – сказал он, дождавшись ответа – ты в курсе?
– Она только что была у тебя, да? – голос жены звенел от гнева и обиды. От обиды на то, что этот мир не смог ей дать, и он тоже не смог ей дать. И от гнева – на то же самое.
– Да, была.
– И что ты ей сказал?
– Если она считает это правильным, я ей ничем не могу помешать. Она уже взрослая.
– Черт бы тебя побрал! – зазвенела трубка – Хоть раз ты можешь выполнить свои отцовские обязанности как надо? Тебе больше нечего было ей сказать?
– У вас что, проблемы с оплатой учебы? Я могу помочь, у меня есть деньги.
– У нас проблемы с тем, какого отца я выбрала для своей дочери! Она вся в тебя, упрямая как вол и верит в какую-то дерьмовую правду!
На стрельбище раздался залп – и нервы ганни Бунта не выдержали.
– Послушай меня, Мардж! Если бы ты не думала, что главной обязанностью матери для дочери является поиск отчима, может быть, этого бы и не было!
И нажал на кнопку отбоя прежде, чем волна ругани ворвалась в ухо.
Господи, как он мог выбрать эту женщину?! Когда это было? Как? Зачем? Женился он вскоре после второго Сомали… ему нужно было хоть какое-то живое существо рядом. Нужен был ребенок – потому что в Сомали он понял, что в любой момент может умереть, и за ним ничего не останется на земле. А развёлся через пять лет – просто больше не было сил и подточенные войной нервы не выдерживали войны ещё и дома…
* * *
– Проблемы, ганни?
Ганнери-сержант Бунт стоял с бокалом безалкогольного напитка и смотрел на луну. Он только в последнюю секунду услышал, как его босс, бывший морской котик, подошёл к нему.
– Разберусь, сэр.
– Да брось, ганни. Я же все-таки сын пастора. Облегчи душу…
Ганни допил напиток. Сплюнул.
– Делайла собралась ехать в Африку. Бросила университет. На пятом курсе. Ты сам знаешь, что там сейчас творится.
– Знаю…
Кайл присвистнул…
– Что тут сказать? В узде ты ее все равно не удержишь. Удерживая её, ты добьешься только того, что она будет ненавидеть тебя.
– Но при этом она будет жива.
– Не знаю, ганни. Не думаю, чтобы мой отец хотел бы, чтобы я стал тем, кем я стал, верно? У меня тоже есть дочери…
– Угу. И что ты будешь делать, если одна из них в пятнадцать лет притащит домой панк-рокера с хаером на голове во все цвета радуги, а? Вот скажи мне, папаша?
Кайл пожал плечами.
– Не знаю, сардж. Наверное, пристрелю этого панка… Что еще тут делать остается?
И два отставных офицера, за каждым из которых были годы Долгой войны и маленькое личное кладбище – рассмеялись. Но как-то невесело…
