– В чем дело?
Я тряхнула головой, пытаясь протрезветь.
– Возможно, я выпила слишком много пунша. У меня кружится голова.
Он улыбнулся одним уголком губ, как будто не хотел подавать виду, что ему весело.
– Розовый пунш на вечеринке?
Я кивнула. И удивилась, зачем ему уточнять это в такой момент? В следующий миг он расхохотался.
– Я пил его весь вечер. Нола и Олстон тоже. Это был безалкогольный.
Я растерянно заморгала. Странно. Откуда тогда я нашла в себе храбрость постучать в его дверь, если пунш был безалкогольный?
– Тогда почему у меня кружится голова? – выпалила я.
Его улыбка исчезла. Он вновь наклонился ко мне:
– Это все, что ты чувствуешь? Потому что я чувствую гораздо большее, чем просто головокружение. – На этот раз его губы встретились с моими без всяких колебаний. Джек навалился на меня, и край кухонного стола врезался мне в спину. Мои губы приоткрылись навстречу его губам. Головокружение почти прошло, зато я почувствовала нечто такое, что, возможно, в эти мгновения чувствовал Джек.
Его губы заскользили по моей шее, оставляя горячий влажный след, затем ниже, к моей ключице. Мои колени сделались ватными. Его руки обнимали мои ягодицы, его зубы впились в мою ушную мочку. Чувство реальности ускользало от меня.
– Твоя мать и вправду купила тебе это платье? – шепнул он мне прямо в ухо. Его теплое дыхание овеяло влажную кожу моей шеи, и мое тело содрогнулось.
– Да. – Мне неким чудом удалось выдавить это слово из моих опухших и как будто утративших чувствительность губ.
– Я уже говорил тебе, что твоя мать очень умная женщина?
Я ахнула, почувствовав, как руки Джека гладят мне спину. Вскоре его пальцы нащупали молнию на моем платье. Я перехватила его руку, пытаясь его остановить:
– Что ты делаешь?
Он тяжело дышал и как будто был слегка раздражен.
– Именно то, что, как мне кажется, ты хотела, чтобы я делал.
Моя привычная потребность контролировать ситуацию отчаянно попыталась выбраться из той серой слякоти, в которую превратился мой мозг.
– Может, мы в первую очередь поговорим об этом. Что… это… будет значить для тебя и меня. Для нас. Я знаю слишком много пар, которые прыгают вместе в постель по ложным причинам, а потом больно ей или ему. Или до них доходит, что они ни в коем случае не должны быть вместе. Или его раздражает то, как она суетится в постели. Или то, что он оставляет волосы в раковине, вызывает у нее желание прибить его, и они расстаются и удивляются тому, что они раньше вообще находили друг в друге. А потом им неловко на вечеринках и церемониях бар-мицва, или где там еще они могут столкнуться…
Его рука накрыла мой рот:
– Мелли?
– Ммм?
– Замолчи. Пожалуйста.
Я нахмурилась, затем кивнула.
– Хоть раз в жизни, ради бога, прекрати думать, – сказал он, опуская руку. – Наслаждайся собой и ни о чем не думай, лишь о том, как тебе со мной хорошо.
Умей люди самовозгораться, я была бы тлеющей грудой красного шелка, прожигающей дыру в деревянном полу кухни Джека. У меня снова закружилась голова, и я поняла, что мне нужно дышать или я потеряю сознание. Наши взгляды встретились, и я поняла: слова больше не нужны; все, что мы уже говорили с момента нашей первой встречи почти два года назад, привело к этому моменту. Все это потраченное зря время.
Его рука вновь потянулась к молнии, но на этот раз я не стала его останавливать. Он медленно расстегнул ее до самого конца, все время глядя мне в глаза, даже когда рукава платья сползли с моих плеч, обнажив крошечный красный бюстгальтер, который я в последний момент подобрала в магазине белья на Кинг-стрит в качестве аксессуара к моему ансамблю.
Я открыла было рот, чтобы сказать ему, что сегодняшний вечер – это нечто большее, чем обычное взаимное дарение радости. Я вспомнила, что я чувствовала, стоя в своем саду, когда поняла, что, несмотря на все мои усилия, Джек неким образом исхитрился сломать ту стену, которую я возводила все эти годы, начиная с того дня, когда мать оставила меня.
Его руки на миг оставили свое занятие по выниманию моих рук и платья.
– Мелли? Ни слова больше, хорошо?
Я закрыла рот и кивнула, так и не найдя нужных слов. Между тем платье соскользнуло на пол. Джек взял меня за ягодицы и приподнял. Мне ничего другого не оставалось, как обхватить его ногами. Нет, я, конечно, никогда ему не признаюсь, что мне часто снились такие сны, но ни один из них не шел ни в какое сравнение с тем, что я ощущала сейчас – Джека Тренхольма во плоти – сквозь тонкое шелковое бельё.
Наши губы снова встретились, и я блаженно зажмурилась, чувствуя, что он меня куда-то несет. Почувствовав под спиной мягкие подушки, я удивленно открыла глаза.
– Диван? – спросила я.
– Для начала, – пробормотал он в мягкую кожу между моих грудей.
Мои пальцы вцепились в его рубашку. Джек сел и, стащив ее вместе с майкой, бросил на пол. Он уже взялся было за бретельки моего лифчика, но внезапно остановился, поднял голову и посмотрел на меня:
– Всего один вопрос.
Я приподнялась на локтях, терзаясь вопросом, – в конце концов, это была моя жизнь, – неужели он сейчас скажет мне, что он гей. Или женщина.
– Какой?
Он на миг задумался, как будто подбирая слова.
– Мертвецы, которых ты видишь, ты чувствуешь, когда они рядом, верно? Как, например, сейчас… ты бы знала, что мы точно одни?
Я расслабилась и вновь откинулась на подушки.
– Не скажу, что у меня большой опыт по этой части, но да, я бы это почувствовала. – Я потянулась к нему и положила руки на его обнаженные плечи. – Сейчас здесь только ты и я.
Похоже, я его убедила. Он снова опустил голову и поцеловал меня с удивительной нежностью. За моими закрытыми веками тотчас вспыхнула россыпь огней. Я вздохнула и как наяву услышала слово, донесшееся откуда-то издалека. Наконец-то.
Глава 25
Я проснулась еще затемно со знакомым ощущением теплого, мягкого тела в постели рядом со мной. Правда, это конкретное тело было не таким мягким и имело только две ноги вместо четырех. И с ним было намного приятнее спать.
Под простыней рука Джека медленно водила круги на моем голом бедре. Я мгновенно ощутила его интерес к продолжению наших энергичных постельных упражнений предыдущего вечера. Мое тело слегка покалывало в тех местах, о существовании которых я даже не догадывалась. Мое сердце стучало в новом, незнакомом ритме, возбуждая во мне странное желание вздыхать, смеяться и плакать – и все это одновременно. Впервые с тех пор, как моя мать бросила меня, я была довольна тем, где я в данный момент. Моя голова не кружилась, мои мысли не бегали по спискам того, что я должна успеть сделать за день. Я была с Джеком, а это самое главное.
