– Вообще-то, это я позвонила ему. Он нашел меня в Фейсбуке и отправил мне сообщение.
Я вопросительно подняла брови. На данный момент у Нолы не было компьютера, а Фейсбук не входил в число приложений, которые Джек разрешил ей установить на телефоне. Он регулярно это проверял.
– Олстон разрешила мне создать учетную запись с ее ноутбука.
– Без надлежащих настроек безопасности, раз он смог найти тебя и отправить тебе сообщение.
Она хмуро посмотрела на меня из-под насупленных бровей:
– Я не дура набитая. Я не стала бы отвечать незнакомому человеку. Но я его знаю, и он оставил свой номер телефона, чтобы я могла ему позвонить.
У меня слегка отлегло от души. Тем не менее мне придется сказать Джеку, чтобы он установил параметры для Нолы, чтобы ограничить доступ к социальным сетям. Знай я, как это делается, я бы наверняка выяснила, нет ли у нее аккаунта и в Твиттере. Ладно, разберемся с этим позже.
– Что там с Джимми Гордоном? – тихо спросила я.
Она смерила меня недобрым взглядом. Лицо ее было перекошено яростью.
– ЗССД. Может, мы закончим этот разговор и отправимся на дурацкий урок музыки?
Она прошла мимо меня. Мне было слышно, как ее ботинки топают вниз по лестнице. Я же стояла, ломая голову, что такое ЗССД.
Когда мы с матерью вышли из дома, Нола ждала у моей машины. Я посмотрела на ее ноги.
– Это меньше мили, поэтому мы пойдем пешком, потому что еще не жарко. Мы подождем, если ты захочешь сменить обувь.
Она посмотрела на меня, как будто я выжила из ума:
– Пешком?
– Да. Ты же знаешь, как это делается: ставишь одну ногу перед другой, потом делаешь это снова и снова. Это называется «пешком». Своим ходом. На своих двоих. Мне казалось, ты делаешь это с тех пор, как научилась ходить. – Я была готова одобрительно похлопать себя по спине. Мне, конечно, далеко до Нолы по части сарказма, но в целом получилось неплохо.
– В Лос-Анджелесе никто не ходит пешком. Это просто… отстой.
Я зашагала по тротуару.
– Мы не в Лос-Анджелесе, поэтому мы ходим пешком. Это займет меньше пятнадцати минут, но, если ты будешь и дальше тянуть резину, тебе придется догонять нас трусцой.
– Пойдем, – моя мать протянула Ноле руку. – По дороге ты сможешь полюбоваться домами и палисадниками.
– Это ж надо! Не могу дождаться. – Нола нехотя позволила моей матери оторвать ее от моей машины. Сокрушенно вздохнув и по привычке закатив глаза, она зашагала рядом с ней. – Кстати, к вашему сведению, я пошла в девять месяцев. Не то чтобы я сама это помню, но так сказала мне мама.
Я искоса наблюдала за Нолой. Интересно, поняла ли она, что только что поделилась воспоминанием о матери и их общем прошлом без намека на враждебность или обиду. Возможно, Нола прожила в Чарльстоне уже достаточно долго и потому начала воспринимать свою прежнюю жизнь сквозь всепрощающий фильтр времени. Или же был в ее жизни с Бонни период, когда все было не так уж и плохо.
– Похоже, ты развивалась очень быстро, – сказала моя мать, осторожно перешагивая через трещину в тротуаре.
– Вся в отца, – пробормотала я себе под нос, в ответ на что моя мать ткнула меня в спину.
– Мелли тоже, – добавила она. – В два года она уже говорила полными, связными предложениями. Ее отец считает, это потому, что она была обласкана вниманием обоих родителей, которые никогда не сюсюкали с ней как с малым ребенком. Мне же кажется, это потому, что даже тогда она знала, чего хочет в жизни, и желала, чтобы все тоже об этом знали.
Я посмотрела на мать, слишком удивленная, чтобы обидеться на нее. Я мало что знала о своем раннем детстве. После того как она ушла, мой отец не был склонен к сентиментальным воспоминаниям, поэтому мои самые ранние воспоминания были обо мне как о ребенке без матери. Мое появление в этом мире и мои первые шаги и слова в нем были частью канувшего в небытие прошлого.
Я впилась глазами в тротуар перед собой, стараясь ставить каждую ногу впереди другой. Я обязательно расскажу Джеку о том, что Нола пошла в девять месяцев, потому что ему положено это знать. Потому что, когда она подрастет, ей будет приятно знать, что кто-то это запомнил и при случае может рассказать другим.
– Что это за звук? – спросил Нола.
Я остановилась, пытаясь понять, что она имела в виду.
– Какой звук?
– Как будто звонят колокола или что-то в этом роде.
Я живу в Чарльстоне достаточно долго и потому не обращала внимания на колокола многочисленных церквей, которые звонили по всему городу через каждые пятнадцать минут.
– Это колокола… церковные колокола. У нас так много церквей, что Чарльстон называют Святым городом.
Ее ботинки гулко цокали по тротуару.
– Это как Лас-Вегас, который называют Городом греха?
От меня не скрылось, как моя мать попыталась скрыть улыбку, пока убирала от лица желтую лантану, протянувшую ветку сквозь кованый забор на Ратледж-авеню. Проходя мимо, я заглянула внутрь и увидела ползучий гелиотроп и желтые колокольчики, растущие вперемешку вдоль безупречных кирпичных дорожек. Я вспомнила время, когда единственным цветком, который я могла назвать, была роза. Странно, но неким загадочным образом я превратилась в человека, который возжелал видеть в своем саду глицинии и османтус. Османтус из-за его весенних ароматов, а глицинии из-за пурпурных цветов, украшающих собой старые стены моего любимого города уже в марте. Когда я колесила с моим отцом по всему миру, я всегда помнила глицинию, даже не зная ее названия. Мне кажется, что домой меня привел именно весенний Чарльстон.
– А как называют Лос-Анджелес? – не унималась Нола.
Я перехватила взгляд матери. Мы обе вспомнили, как мой отец называл этот город землей чокнутых.
– Чувствуешь запах жасмина? – спросила я Нолу, пытаясь отвлечь ее.
Она с нарочитым презрением фыркнула:
– Я чувствую запах духов.
– Именно. – Я подняла ветку белых цветов в форме звездочки, цеплявшуюся за низкую кирпичную стену. – Этот?
Упершись ладонями в драные чулки, которыми были обтянуты ее тощие, засунутые в солдатские берцы ноги, и убрав за уши блестящие черные волосы, она наклонилась, чтобы понюхать цветы жасмина. Да, зрелище впечатляло! Я пожалела, что у меня нет с собой фотоаппарата, чтобы потом показать Джеку снимок. Нола глубоко вдохнула, после чего удивила меня, улыбнувшись от уха до уха.
– Ух, ты! Совсем как флакон духов. – Она сердито сдвинула брови. – Что-то я не припомню цветов у нас в Лос-Анджелесе.
Я отметила это «у нас в Лос-Анджелесе», но комментировать ее слова не стала. Мы почти дошли до дома Джулии Маниго, причем Нола шагала без видимой неохоты. Я не хотела давать ей поводов, так как не знала, сможем ли мы с матерью затащить ее на крыльцо, если она вдруг начнет упираться и даже брыкаться. Не скажу, что горела желанием снова войти в дом и пообщаться с его живыми или неживыми обитателями. Впрочем, вспомнив обгоревший ковер и поцарапанные стены в доме моей матери, я поняла: это очередной призрак, которого я никак не могла игнорировать. Может, на этот раз все будет проще, так как я не родственница этим призракам и не имею отношения к тем вещам, за которые они могут цепляться. Иное дело Бонни, но с ней я разберусь позже.
