Как и в остальной части дома, в кухне было темно, лишь в высокие окна пробивался свет от уличных фонарей. Его тонкие серые пальцы касались столовых приборов из нержавеющей стали и недавно отреставрированного камина, за которым на протяжении двух веков скрывалась потайная комната. Лишенная всех своих секретов кухня, как мне казалось, была свободна и от призраков.
Услышав легкий шорох, я окинула взглядом дальнюю стену.
– Вильгельм? – прошептала я имя моего защитника, гессенского солдата, которого, как мне казалось, я отправила на свет месяц назад. Я принюхалась, ожидая уловить безошибочный запах пороха, который обычно окружал его фигуру. Узнав совершенно другой запах, я застыла на месте. Сахар?
Не оборачиваясь, я нащупала стену и щелкнула выключателем. Кухня тотчас озарилась светом. Точечные светильники и центральные подвески высветили гранитную столешницу, полированные доски пола, Нолу и Генерала Ли. Последние двое сидели на полу перед дверью кладовой, а между ними стояла открытая пачка пончиков в сахарной пудре. У обоих было одинаковое виноватое выражение и одинаковые пятна сахарной пудры на лице и на мордочке.
Я была так рада увидеть обоих, что даже не удивилась. Опустившись рядом с ними на пол, я пошлепала себя по коленям, приглашая Генерала Ли. Виновато посмотрев на Нолу, пёс медленно подошел ко мне и позволил взять себя на руки. Стряхнув с его морды сахарную пудру, я посмотрела на Нолу и увидела на ее щеках слезы. Их ручейки прокладывали себе русло сквозь подсохшую корочку сахара на ее губах и подбородке.
В детстве я больше всего боялась попасться кому-нибудь на глаза, когда я плачу. Если бы я хотела, чтобы люди увидели мои слезы и спросили меня, что не так, я бы встала посреди улицы и кричала, как это несправедливо, что я не нужна собственной матери.
– Не волнуйся. Я никому не скажу, что ты ешь рафинированный сахар, – сказала я, почесывая Генерала Ли за ухом, и, словно на исповеди понизив голос, добавила: – Вообще-то у меня была веганская лазанья Чэда, которую Софи принесла специально для тебя, и она оказалась очень вкусной. Но если ты скажешь им, я буду это начисто отрицать до моего последнего вздоха.
Я обернулась и поставила Генерала Ли на пол.
– Но прежде чем положить эти пончики обратно в кладовку, возьми пару и сядь за стол.
С громким стоном Нола выполнила мою просьбу. Вернув пончики на место, она положила два на чистую тарелку, которую миссис Хулихан оставила на сушилке для посуды. Я взяла из шкафчика два стакана и достала из холодильника две картонки молока – одну соевого и одну обычного – и наполнила каждый стакан почти до краев.
Поставив один стакан на стол перед Нолой, я села напротив нее и одновременно потянулась за моим пончиком. Откусив, я принялась медленно его жевать, давая Ноле возможность заговорить первой. Но она молчала. Тогда, пользуясь случаем, заговорила я:
– Дом издает ночью слишком много звуков, не так ли? Надеюсь, это не мешает тебе спать.
Она пожала плечами. Я тотчас обратила внимание на ее мешковатую футболку с фотографией концерта группы Rush в 1993 году. Бонни. И я все поняла: Нола сидела на полу в темной кухне и плакала не потому, что ее что-то напугало в старом доме, не из-за одиночества или непонимания. Просто мать покинула ее навсегда, окончательно и бесповоротно. Такое трудно принять и понять даже взрослой женщине. Каково же для тринадцатилетней девочки? Мне было жутко это представить. Я тотчас вспомнила мимолетные видения Бонни и то чувство отчаяния, которое она оставляла после себя. Нет, здесь явно крылось нечто гораздо большее.
– Ты скучаешь по маме? – осмелилась спросить я.
Нола отодвинула через стол тарелку с нетронутым пончиком и отвела глаза. Но я успела заметить, как предательски подрагивает ее нижняя губа. Я едва не сказала, что постоянно вижу ее мать и что если я буду пытаться и дальше, то, возможно, заставлю ее поговорить со мной. Но вмешался разум. Было еще слишком рано, и если я хотела заручиться ее доверием, сейчас не тот момент, чтобы сказать правду. Вдруг она решит, что перед ней чокнутая, психически неуравновешенная тетка?
Внезапно она заговорила, но так тихо, что я на миг подумала, что мне это кажется:
– Я иногда слышу, как она играет свои песни на гитаре, как будто она все еще здесь. Как ты думаешь, я сумасшедшая?
Я постаралась не слишком энергично тряхнуть головой:
– Нет, конечно. – Я на мгновение задумалась. Еще ни разу в жизни я не видела таких печальных глаз. – Просто это означает, что ты скучаешь по ней и цепляешься за то, что вам обеим нравилось, – за музыку. Кстати, в школе Эшли-Холл можно брать замечательные уроки музыки. И если ты захочешь… – Я осеклась. Ее хмурый взгляд однозначно дал мне понять, что я зашла слишком далеко.
Генерал Ли подошел к стулу Нолы и, встав на задние лапы, положил передние ей на колени. На мордочке пса было такое жалостно-умильное выражение, что я заподозрила, что он часами практиковал его перед зеркалом. Я наблюдала за Нолой. Хмуро посмотрев на пса, она вздохнула и взяла его на руки. Она прижала Генерала Ли к себе, и ее плечи расслабились. Надо не забыть дать ему за это очередную вкусняшку.
– Моя мама не хотела меня, как и мой отец, – сказала Нола, уткнувшись носом в мохнатую собачью спину.
Это было совершенно не по моей части; другое дело – переговоры о продаже или покупке недвижимости, эксклюзивный листинг, встречные предложения, все то, в чем я была компетентна. То, что требовало жестких цифр и никаких эмоций. Здесь же, сидя за столом в кухне моей матери, я чувствовала себя не в своей тарелке, как если бы я заняла место папы римского.
Я закрыла глаза. Как жаль, что с нами нет Софи. Вот у кого нашлись бы правильные слова. Вместо этого я поймала себя на том, что думаю о своей матери и повторяю то, что она мне сказала. Что я все еще открываю для себя правду, пробуя ее на вкус, словно суп, который кипит на медленном огне.
– Иногда мы вынуждены поступить правильно, даже если для этого нужно отказаться от того, что мы любим больше всего на свете.
Нола подняла на меня заплаканные глаза:
– Ты хочешь сказать, что, убив себя, она поступила правильно?
Я покачала головой, все еще не до конца понимая смыл слов моей матери, но, по крайней мере, зная, чего она точно не хотела сказать.
– Нет.
Я попыталась представить этот разговор как список дел, следя за тем, чтобы ничего не упустить. Я поступала так всю жизнь, другие способы были мне неизвестны.
– Я лишь хочу сказать, что она, скорее всего, думала, что у нее нет другого выбора. – И вновь я вспомнила объяснение моей матери, почему она тогда ушла от меня. С облегчением и благодарностью за эту неожиданную подсказку я сказала:
– Должно быть, она почему-то считала, что тебе будет лучше без нее.
Нола вновь уткнулась лицом в собачью шею.
– Тогда почему она оставила меня с… ним?
