– Мелани? – раздался у меня за спиной голос Софи.
Я с улыбкой повернулась к ней.
– Поздравляю с помолвкой, – сказала я, стараясь не выдать лед в моем голосе. – Так когда ты собиралась рассказать мне? После рождения третьего ребенка?
– Послушай, Мелани, честное слово, извини. Просто я не знала, как ты это воспримешь. Я все время пыталась придумать, как мне тебе рассказать, но тут меня, как назло, застукали с этим кольцом.
– Тогда зачем было его надевать?
– А почему нет? – пискнула Нола. В считаные дни она превратилась в новый придаток Софи. Теперь эти двое даже носили одинаковые косички.
– Потому что, – объяснила я, – лучшие подруги сначала рассказывают друг дружке.
Нола посмотрела на небо, словно ждала, что оттуда ей поступит совет, как ей обращаться с невероятно глупыми взрослыми.
– Да, но, скорее всего, она опасалась говорить тебе, что собирается замуж, зная, сколько тебе лет, что ты до сих пор не замужем и у тебя даже нет парня.
Мне хватило ума мысленно отколоть от моих губ лед.
– Спасибо, Нола, за это наблюдение. К твоему сведению, мне всего тридцать девять. Мне еще рано в дом престарелых.
Нола взвизгнула и прикрыла руками рот:
– О, МОЙ БОГ! Я не знала, что ты такая старая! Практически ходячий труп.
Не сумев найти ответ, который бы не предполагал физических действий с моей стороны, я резко обернулась и столкнулась с матерью.
– Мелли, вот тебя-то я и ищу! Как ты смотришь на то, чтобы нам отпраздновать твой сороковой день рождения здесь? Твой сад – идеальное место для приема гостей, а твой отец сказал, что мог бы начать работу над планом в самое ближайшее время.
Я была готова сквозь землю провалиться. В глазах внезапно защипало. Не знаю, то ли из-за слов Нолы, которая, кстати, была недалека от истины, то ли из-за того, что моя мать сговорилась с Софи, Нолой и, похоже, со всем остальным миром, чтобы я почувствовала себя вечно одинокой старой девой. Я хотела сказать ей, что это ее вина, что это она, бросив меня, сделала из меня старую деву. Но я опасалась, что стоит мне открыть рот, как я разревусь.
Внезапно мое внимание привлек какой-то шум у садовой калитки. Я обернулась и с удивлением увидела, что по кирпичной дорожке медленно приближаются двое мужчин в шляпах с надписью «Антикварный магазин Тренхольмов» и форменных рубашках. И не с пустыми руками, а тащат поддон с чем-то высоким и громоздким, упрятанным под стеганый брезент.
За ними, широко улыбаясь, шествовали родители Джека, Амелия и Джон Тренхольм. Я шагнула им навстречу и поцеловала каждого в щеку.
– Ого! Даже не представляю, что это может быть.
Слова застряли у меня в горле, стоило мне ощутить запах расплавленной смолы и пепла. Края брезента как будто расплавились и превратились в длинные резиновые пальцы. На моих глазах мужчины опустили поддон на землю и медленно стащили брезент. Не надо! – крикнул кто-то. Увы, этот крик раздался в моей голове, и его никто больше не слышал. Я открыла была рот, чтобы сказать «Стойте!», но опоздала. Словно в некоем странном бурлеске, брезент дюйм за дюймом соскальзывал вниз, обнажив башню кукольного дома.
– Какая красота, – прошептала Софи рядом со мной, но я едва слышала ее, пытаясь не задохнуться от зловония горящей смолы.
– Этот дом кажется мне знакомым, – продолжила она. – Похоже, это уменьшенная копия какого-то настоящего дома.
Амелия покачала головой:
– Понятия не имею. У него было много владельцев, так что, скорее всего, он даже не родом из Чарльстона. Думаю, это можно выяснить. Джек – мастер исторических изысканий.
Все обступили кукольный домик, чтобы полюбоваться им, но, увидев, что к нему идут Джек и Нола, отошли назад. Было видно, что Нола изо всех сил пытается сделать вид, будто ей наплевать, что в нежном возрасте тринадцати лет ей подарили ее первый кукольный домик или что вообще это один из немногих подарков, какие она получала за всю свою жизнь. Но я видела ее глаза, и это были глаза той, что не ждала от жизни ничего хорошего, но вдруг узнала, что хорошее все же возможно.
Почувствовав на себе взгляд матери, я повернула голову. Ее глаза были задумчиво прищурены, и я поняла: как и я, она ощутила в вечернем воздухе едкий запах гари. Она шагнула вперед и, прежде чем я успела ее остановить, протянула руку к завитку карниза. Воздух мгновенно пронзил крик.
Глава 5
Стоя в дверях комнаты Нолы, я наблюдала за тем, как она аккуратно разворачивает из старой газеты игрушечные фигурки и одну за другой ставит их на веранду кукольного домика. Там были игрушечные отец, мать, старший брат и младшая сестра. Все светловолосые и голубоглазые, за исключением дочери, чьи каштановые волосы падали ей на спину, а очки в проволочной оправе скрывали темно-карие глаза. Была даже лохматая собака, помесь золотистого ретривера и овчарки. Все человеческие фигурки были вырезаны из дерева и наряжены в костюмы викторианской эпохи. Их взгляды были пусты. Я очень надеялась, что голоса, которые услышала сразу после того, как моя мать упала в обморок, – явление временное.
– Ты точно хочешь, чтобы кукольный домик стоял в твоей спальне? – спросила я Нолу, вспомнив едкий запах гари и реакцию матери, когда та коснулась его. Она даже упала в обморок прямо в моем саду, и я была вынуждена сказать всем, что у нее резко понизился уровень сахара в крови. Мой отец немедленно отвез ее домой, но, перед тем как уйти, она шепнула мне, что видела лишь яркую вспышку белого света.
Нола в упор посмотрела на меня и закатила глаза:
– Не хочу обижать Амелию. Она очень милая, хотя и старая. – Она осторожно придвинула собаку ближе к мальчику, и у меня возникло странное ощущение, что именно там ей самое место. – В том смысле, это как же надо отстать от жизни, чтобы подарить подростку кукольный домик?
Я заметила, что она назвала всех по имени, как будто нарочно избегая таких слов, как «отец» или «бабушка».
Не уверенная в том, что кукольный домик должен стоять в ее спальне, особенно ночью, пока Нола спит, я продолжила гнуть свою линию:
– Но если хочешь, чтобы он стоял в гостиной, у меня не будет с этим проблем, да и твоя бабушка тоже не будет против. Без него у тебя в комнате будет больше места. Я подумала, что, может, лучше устроить здесь небольшой музыкальный уголок, с креслом для игры на гитаре. Чтобы тебе было где хранить твои ноты и гитару твоей матери.
Взгляд, которым она одарила меня, был даже менее враждебным, чем я ожидала. Скорее подавленным, как будто она заранее репетировала этот разговор, чтобы скрыть свои истинные чувства.
– Я не люблю играть на гитаре. Я просто храню это дерьмо, потому что это была ее вещь.
Над грудой нот, которые Нола сложила рядом с кроватью, вороша страницы, пронесся холодный ветерок.
