Она приумолкла. Это обнадежило. Обычно когда Пруденс с ним не соглашалась, то высказывалась без промедления.
– Знаешь, моя великолепная злая ведьма, мы все негодяи. Но мы больше не обязаны выполнять ничьи приказы. На нас не давит бремя отцовских ожиданий. Мы вольны подумать, кем еще можем стать.
И в этот миг вспыхнул свет.
Мягко, как заря, неожиданно, как любовь, в бездну влетела птица. Крылатое существо сияло чистым серебром. Пруденс отпрянула, а Эмброуз встал и протянул руки навстречу.
Диковинное серебристое существо село ему на ладонь. В лучах ее света Эмброуз разглядел череп с нацарапанной стрелкой.
– От сестренки, – сказал Эмброуз и поцеловал птичку.
– Интересно, что задумала Сабрина? – проговорила Пруденс.
– Наверняка что-то ужасное, – гордо просиял Эмброуз.
– Мы сидим тут в бездне, и к тебе спустился свет, – сказала Пруденс.
И тут Эмброуза озарило – хоть и поздновато, зато чудесно. Ему вспомнился разговор Пруденс с торговкой мечтами.
«Тот, кто идет Тропой ночи, излучает столько света».
– Так это не Ник Скрэтч?
– Конечно он! – огрызнулась Пруденс. – Я… я его люблю!
– Это я, – тихо молвил Эмброуз. – Мне и в голову не приходило.
В серебристом свете Эмброуз заметил, как по лицу Пруденс промелькнул ужас.
– Какая разница? – буркнула она.
– А если большая?
– Я вступила на путь возмездия. Хватит дразнить меня какими-то нелепыми эмоциями.
Пруденс заехала кулаком по черепу со стрелкой. От ее удара череп рассыпался облаком пыли. Со стоном царапнула по камню кость, и открылся узкий проход.
Наверное, если бы Пруденс толкнула череп осторожнее, этого бы не хватило. Но Пруденс была не в настроении рассуждать.
Наконец-то они вынырнули из царства мертвых на свежий воздух.
У Эмброуза голова пошла кругом. Снова свободны! Под пурпурным небом вечернего Парижа!
– Так что насчет Ника? – спросил он, шагая по Елисейским Полям.
– Да что ты прицепился со своим Ником? – раздраженно буркнула Пруденс. – Может, ты сам в него втюрился?
– Мимо цели, – сказал Эмброуз. – Но ты говорила о каком-то благородном самопожертвовании?
– Послушай, – в сердцах заявила Пруденс. – Никки был молодец, хоть и бросил меня и моих сестер. В постели он был на твердые восемь баллов из десяти, за внешность – семь из десяти…
– За внешность я бы поставил восемь, – перебил Эмброуз.
– У него волосы иногда растрепывались, – пояснила Пруденс. – И он был единственным мужчиной в академии, кого я взяла в партнеры на уроках фехтования. Я… я не рада, что он в аду.
Эмброуз понял:
– Он был твоим другом?
Пруденс смущенно потупилась:
– Но он не пожертвовал собой ради всего мира. Он пошел на это, чтобы искупить свой обман этой девчонки. Моя способность прощать тех, кто предает женщин, имеет свои пределы. Ник тебе в подметки не годится. И отец Блэквуд не годится. И Люк Чалмерс не годится.
– Люк Чалфант, – поправил Эмброуз.
Пруденс раздраженно отмахнулась:
– Как ни назови. Николас Скрэтч не идет с тобой ни в какое сравнение. И все остальные чародеи тоже. Мы терзали тебя в академии. Ты сбежал и увидел, что идут охотники на ведьм. Выгоды тебе не было никакой, а терять было что. И все-таки ты нас предупредил.
– А куда было деваться? – буркнул Эмброуз.
Он не мог допустить, чтобы ведьмы погибли, как его отец и Люк.
Пруденс изогнула губы. После целого дня в катакомбах помада слегка смазалась, но изгиб был на высоте.
– До сих пор я не встречала ни одного мужчины, для которого честь хоть что-нибудь да значила. Меня привлекла новизна. Потому я и разрешила тебе сопровождать меня в этом путешествии, терплю твои чудачества и верю во всякие глупости. Все это ерунда. А не ерунда – это моя сестра и братик, мое отмщение.
– Значит… – проговорил Эмброуз, – я тебе нравлюсь?
Заслышав яростный рык в горле Пруденс, Эмброуз осторожно попятился. К счастью, Пруденс обронила мечи в катакомбах.
– Я возвращаюсь в отель. Потом еду в Новый Орлеан перерезать отцу горло. Мне нужны ванна и месть – именно в таком порядке. И незачем снова поднимать этот малозначительный вопрос.
Впереди сияла золотом Триумфальная арка – грандиозный монумент победы. Городские огни щедро делились светом со звездами. Весь Париж был красивой декорацией для гордой осанки уходящей вдаль Пруденс.
Эмброуз поспешил за ней.
– Раз ты терпишь мои чудачества, значит, тебе со мной нравится. Тебе хорошо в моей компании.
– Эмброуз! – одернула его Пруденс. – Люди могут услышать!
Французский мальчишка окинул Эмброуза равнодушным взглядом. Эмброуз усмехнулся.
Когда Эмброуз шутил, она с трудом прятала улыбку. Слушала, когда он говорил о поэзии. Сбивчивым голосом спрашивала его мнения. Ни в коем случае не тянулась ему навстречу, только старалась.
Потому что мечтала о нем.
Интересно, какова Пруденс в смятении. Наверняка он это уже видел.
Они дошли до ярко раскрашенной двери отеля. Швейцар в униформе кинулся навстречу:
– Мадемуазель…
– Не ко времени. Недавно похоронили заживо и только что провели эмоциональный разговор, – шепнул ему Эмброуз и кинулся за Пруденс. Догнал ее у дверей, когда она уже коснулась ручки, украшенной крошечными звездами и арфами. – Пруденс, погоди!
Она резко обернулась:
– Я никогда не ждала жалости ни от кого из мужчин, кроме тебя. Попробуй понять, как мне это тяжело – знать, что ты не…
Он обхватил ладонями ее разъяренное лицо и сказал:
– Рядом с тобой мне снова хочется писать стихи.
Наступила тишина, такая глубокая, какой не было даже в царстве мертвых. Пруденс отвела от него темные глаза и прошептала:
– Что?
– В том, что касается любви, я тугодум, – признался Эмброуз. – Я отвернулся от тетушек и связался с плохой компанией. Меня заперли в доме, и я постепенно полюбил Сабрину. И всего несколько месяцев назад сам себе признался, что я ее люблю. А до этого нас всю жизнь учили, что мы, ведьмы и чародеи, не можем любить, мы не должны любить. И всю жизнь я неугомонно искал, чем бы еще занять себя вместо этого. Ничто так и не сгодилось.
Губы Пруденс дернулись.
– Ты что, признаешься мне в любви? Не надо. Если понадобится спасти Сабрину или одну из твоих тетушек, ты охотно возложишь меня на жертвенный алтарь.
– Может быть, – хмыкнул Эмброуз. – Я тебя не люблю. И ты меня не любишь. И если понадобится спасти одну из твоих сестер, ты охотно возложишь меня на жертвенный алтарь.
