– Я знаю, как бывает обычно, – сказал Эмброуз, – и благодарю всех мелких бесенят преисподней за темные плотские утехи.
– Время еще не пришло. – Пруденс решительно поставила крест на плотских утехах. – Что за дурацкий стишок ты мне читал?
Эмброуз просиял:
– Хочешь послушать еще раз?
– Не хочу, – отрезала Пруденс. – «Легче львицу убедить – поделись добычей». Меня ничто не убедит. Я телом и душой отдалась делу отмщения.
– Будет ли неуместным сказать, что это очень разжигает?
Раздраженный вздох Пруденс улетел куда-то в сторону Версаля.
– Не хочу, чтобы меня отвлекала какая-то ерунда, не относящаяся к делу. Можешь сколько угодно болтать романтические глупости, меня не проймешь. Честно говоря, с учетом твоей мрачной семейной истории я вообще опасаюсь, что ты мог в меня втюриться. А это было бы крайне неуместно и несвоевременно.
Она покачала головой с видом брезгливой дамы, у которой руки чешутся зажать нос, но воспитание не позволяет открыто выказать неприязнь.
– Вот уж ни за что бы, – прошептал Эмброуз.
Некоторые улицы были удручающе длинными. Но потом он напомнил себе, что сама мысль о более мягких чувствах непривычна для Пруденс. Но как-никак они приехали в Город света. Возможно, Париж откроет ей глаза на новые возможности.
«Марш д’Аллер» означало «Другой рынок», где волшебные прилавки стояли бок о бок с торговыми точками людей. Этот рынок, окутанный иллюзией, вплетался в прочую людскую торговлю, как алая шелковая нить в полотнище белой шерсти. Среди банальных помидоров и картошки поблескивали на золотых блюдах ало-жемчужные гоблинские яблоки. Мимо француженки с плетеной соломенной сумкой проскользнула тень с длинным крысиным хвостом. Неосторожный человек мог случайно наткнуться на эти товары и приобрести, например, танцующие ботинки, а потом отплясывать в них добрую тысячу лет.
– Негоже такой очаровательной леди самой ходить за покупками, – прошелестел некто с кошачьим лицом и волосатыми человеческими руками. – Попробуй кусочек. Нектар этого плода пьянит не хуже вина.
– На твоем месте, Пруденс, я бы не стал, – предостерег Эмброуз.
Пруденс выбрала золотистый фрукт и откусила огромный кусок. По подбородку потек нектар.
– Гоблинские яблоки снимают все тормоза, – встревожился Эмброуз.
– Вот именно, ma belle. – Гоблин ухватил Пруденс за руку. – Голова кружится? Кровь играет? На этих улицах становится опасно.
Пруденс обнажила мечи. Мгновение – и гоблинская кошачья голова, свалившись с плеч, покатилась среди капустных кочанов к соседнему прилавку. Люди завизжали.
– И впрямь опасно, – буркнула Пруденс.
Между прилавком с белыми сырными головами и другим, где продавали трюфели, покачивались пурпурно-розовые цветы. Мускатный шалфей, дарующий ясное зрение.
– Меня восхищает твой энтузиазм в обезглавливании, но, кажется, мы нашли Урбена Грандье.
Пруденс отложила гоблинское яблоко и прошла через цветочный занавес. Их окутал липкий, дурманящий аромат. Потом лепестки рассеялись – и они очутились в винном погребе с каменными стенами. Он мог бы сойти за пещеру, если бы снаружи не шумел Париж, а внутри не стояли пыльные бутылки с вином.
В золотом кресле покачивался чародей в белой тунике, с тонкими чертами лица и темными волосами. Кажется, он спал. Эмброуз кашлянул.
– Эмброуз Спеллман и Пруденс Блэквуд, – произнес чародей Грандье, не открывая глаз. – Пожаловали в мой город с мечтой об отмщении. На этом рынке можно купить любое угощение, в том числе блюда, которые лучше подавать холодными. Вы самые привлекательные гости, каких я принимал за много лет.
– Мне это часто говорят, – признался Эмброуз.
Пруденс подошла, держа на изготовку меч, скользкий от гоблинской крови.
– Вы же нас даже не видите.
Урбен Грандье открыл глаза. Они были черны как ночь, а в глубине мерцали звезды.
– Дорогая моя. Я Грандье, потомок оракулов. Мы видим пламя костра, на котором сжигают ведьм, за столетие до того, как он вспыхнет. Я предвидел, что ты придешь.
Словно молния, одетая в маленькое черное платье, Пруденс метнулась вперед и прижала к его горлу острие меча.
– А моего отца видели?
Урбен Грандье изогнул бровь:
– Как и я, он предвидел, что ты придешь. Он спрятался от тебя, дитя, там, где нет ни времени, ни пространства. Время никогда не было на твоей стороне, верно? Время вообще не бывает ни на чьей стороне.
– Он не мог своими силами заколдовать время, – заявила Пруденс. – Кто ему помогал?
– А она не только красива, но и умна, – обратился Урбен к Эмброузу.
– Таких я и люблю, – ответил Эмброуз. – Умных, красивых, кровожадных. Терпение – не самая сильная ее сторона, так что я бы не советовал вам говорить загадками. Блэквуд поддерживал контакт с несколькими из своих бывших учеников. Кто ему помог?
Урбен выпрямился в кресле:
– Да ты и сам не дурак, верно?
Эмброуз ухмыльнулся:
– Умен как дьявол и в пять раз красивее.
– Забавно, что ты упомянул дьявола, – заметил Ур-бен. – Ты со своей семейкой быстро заставишь дьявола поплатиться за все. Но первым плату хочу получить я.
Пруденс проворковала:
– А если мы оставим вас в живых, это считается?
– Не судите Пруденс строго, – сказал Эмброуз. – Она недавно съела гоблинское яблоко. Обычно она ждет минут пять и только потом приставляет нож к горлу. Какова цена?
– Оракулу в своей пещере, наедине с истиной, очень одиноко. Мне давно хотелось провести восхитительный часок в приятной компании.
О, Париж. Эмброуз склонился к Пруденс и улыбнулся:
– Кто из нас?
– Ты, – сказал Грандье. – Она со своими мечами вселяет страх.
– Что верно, то верно, – с гордостью прошептал Эмброуз.
Он подмигнул Грандье, потом обернулся и поцеловал Пруденс. Ее губы остались тверды как камень, однако она не стала сопротивляться этому маленькому спектаклю, имевшему целью показать, что у Эмброуза есть к кому возвращаться.
Они договорились выдавать себя за колдовскую влюбленную пару, совершающую романтическое путешествие по всему свету. Это было не так. Пока что. Но Эмброуз не терял надежды. Надежда, в отличие от многого другого, достается бесплатно.
– Погуляй по рынку, крошечка моя, развлекись, – кивнул ей Эмброуз. – Я буду через…
– Сорок шесть весьма увлекательных минут, – подсказал Урбен Грандье.
– Сорок шесть минут. Купи мне бриллиантиков. В разлуке воспоминай обо мне.
– Вот уж не буду.
Пруденс исчезла за цветочным занавесом. Эмброуз обернулся к Грандье и лениво пожал плечами.
