Бонапартe, переехав из Сен-Клу в Тюлильри, видится только с родными и с членами правительства. Парады ныне отменяются за стужею, которая, будучи всякий день между 10 и 15 градусами, несносна для французов. Сена замерзла и – какая-то тишина царствует в городе. Театры пусты, но кофейные дома наполнены людьми, которые греются там перед каминами».
От этой болезни умерли несколько знаменитостей, в частности, известный писатель и драматург Жан-Франсуа де Лагарп. Газеты и журналы постоянно писали о разрушительной силе этой эпидемии: в январе и феврале умерло больше 4000 человек, а в самый тяжелый день, 6 февраля 1803 года, по официальной статистике, скончалось 202 человека.
Официальная версия гласит: Жозефина умерла 29 мая 1814 года от катаральной горячки, то есть от гриппа.
Глава 10
В жерновах большой политики
Метания Талейрана
Франклин Делано Рузвельт говорил: «Не стоит начинать заниматься политикой, если у вас нет толстой кожи, как у носорога». А его дальний родственник Теодор Рузвельт уточнял: «В политике приходится делать много такого, чего не следует делать».
А вот Наполеон в беседе с Гёте как-то заявил: «Политика – вот судьба!»
Эти люди знали, о чем говорили. И не дай бог никому попасть в жернова этой самой политики, тем более – в жернова большой политики.
Император Александр I, прусский король Фридрих-Вильгельм III и австрийский фельдмаршал князь Шварценберг, представлявший своего императора Франца I, посчитавшего неудобным для себя участвовать в захвате столицы, где восседала на троне его дочь, супруга Наполеона, вступили в Париж во главе своих войск 31 марта 1814 года.
Простые парижане в отличие от москвичей в 1812 году не только не подумали поджигать свой город, но и не попытались даже толком оборонять его. Большинство горожан, заполнив тротуары и балконы домов, с интересом смотрели на колонны союзников, бурно приветствуя «освободителей».
Следует отметить, что когда императрица Мария-Луиза с маленьким сыном покинули Париж, бывший министр иностранных дел (Наполеон снял его в 1809 году, обвинив в лицемерии и предательстве) Шарль-Морис де Талейран-Перигор мучился лишь одним вопросом, как сделать так, чтобы разом и уехать из Парижа, и не уезжать из него?
Талейран находился перед труднейшим выбором: ехать ему за императрицей, как велел Наполеон всем главнейшим сановникам, или оставаться в Париже? Если ослушаться императора и остаться в столице, то в случае победы Наполеона, а также в случае его отречения в пользу своего сына, ему, Талейрану, может очень дорого обойтись эта измена. С другой стороны, было похоже, что союзники победили окончательно и бесповоротно, а это необычайно повышало шансы Бурбонов, и вот тут-то Талейран и мог бы, если он останется в городе, взять на себя деятельную роль соединительного звена между союзниками и мечтавшими вернуться к власти Бурбонами. Кто, как ни он, мог в этой ситуации с ловкостью организовать такую обстановку, чтобы вышло, будто сама Франция низлагает Бонапарта и призывает династию Бурбонов.
Итак, и уехать из Парижа было нельзя, и не уезжать – тоже было нельзя. Решение такой задачи на первый взгляд противоречило законам физики и было совершенно невозможным, но не для такого человека, как Талейран, который как раз в самых безвыходных ситуациях всегда и обнаруживал наибольшую находчивость.
Выход, как обычно, был найден очень быстро. Сначала он отправился к префекту полиции Пакье и дал тому понять, что было бы весьма уместно, если бы, например, при выезде из города его, князя Талейрана, «народ» не пропустил бы дальше и «силой» принудил вернуться домой.
В конце концов, условились на том, что не «народ», а национальная гвардия задержит Талейрана и вернет его назад.
Сразу же после этой договоренности Талейран с багажом, секретарями и слугами в открытой карете выехал из своего дворца. Так сказать – «во имя честного исполнения своего верноподданнического долга и согласно приказу Его Величества императора Наполеона». Чтобы присоединиться к пребывавшей в Блуа (маленьком городке на Луаре в полутора сотнях километров к юго-западу от Парижа) императрице и ее сыну, наследнику императорского престола. Но, «к великому прискорбию», Талейрану на глазах у всех помешали исполнить его долг какие-то наглые солдаты, которые задержали его карету и вернули его в город! После этого он направил рапорт о случившемся огорчительном инциденте архиканцлеру империи Жан-Жаку Режи де Камбасересу, герцогу Пармскому.
«Французский народ» желает Бурбонов
Застраховав себя таким образом от гнева Наполеона, Талейран сейчас же стал работать над подготовкой возвращения или, как уже начали говорить, реставрации Бурбонов.
С Наполеоном же, похоже, все было кончено. Как написал потом в своих «Мемуарах» Талейран, «побежденный Наполеон должен был исчезнуть с мировой сцены; такова судьба узурпаторов, потерпевших поражение». Он же, говоря о Наполеоне, отметил:
«До последней минуты, предшествовавшей его гибели, спасение зависело лишь от него самого».
Выбрав сторону Бурбонов, себя Талейран предателем не считал:
«Это не означало ни предательства мною Наполеона, ни составления против него заговоров, хотя он не раз меня в этом обвинял. Я составлял заговоры лишь в те эпохи моей жизни, когда моими сообщниками было большинство французов, и когда я мог вместе с ними искать путей к спасению родины. Недоверие ко мне Наполеона и его оскорбления не меняют ничего в истинном положении вещей, и я громко повторяю: никогда не существовало опасных для него заговорщиков, кроме него самого».
А на следующий день он, как представитель Франции, уже принимал в своем дворце на улице Сан-Флорентен вступившего в столицу русского императора Александра.
По всем правилам Александр I должен был остановиться в Елисейском дворце, но вследствие неизвестно откуда полученного предупреждения, что там он подвергнется опасности (легко догадаться об источнике этой «достоверной информации» о заложенной бомбе), он предпочел остаться во дворце Талейрана.
Перед своим приездом на улицу Сан-Флорентен император Александр откомандировал к Талейрану своего дипломата графа К.В. Нессельроде, и они вместе сочинили ту самую знаменитую декларацию, помеченную 31 марта 1814 года, в которой объявлялось, что союзники более не будут вести переговоров ни с Наполеоном, ни с его семьей.
Совершенно естественно, что вопрос о правительстве, которое предстояло установить во Франции, был главной темой разговора императора Александра с Талейраном. Тот, не колеблясь, заявил, что династия Бурбонов наиболее предпочтительна как для тех, кто мечтает о старинной монархии с нравственными правилами и добродетелями, так и для тех, кто желает новой монархии со свободной конституцией. А раз Франция хочет именно Бурбонов, то речь должна идти о Людовике XVIII, среднем брате обезглавленного в 1793 году короля Людовика XVI.
