1
Мое детство прошло в тени похищения ребенка Линдберга.
Поясню: я родилась и выросла в Энглвуде, штат Нью-Джерси. В 1932 году был похищен внук самого знаменитого энглвудца, посла Дуайта Морроу. Вдобавок так уж вышло, что отцом этому ребенку приходился не кто иной, как самый известный на тот момент человек, полковник Чарльз Линдберг, который первым в мире в одиночку перелетел Атлантический океан на одномоторном самолете. Назывался он «Дух Сент-Луиса».
Моей бабушке в ту пору было восемь лет, и она отлично помнит и кричащие заголовки газет, и толпы журналистов, осаждавших Некст-Дей-Хилл, поместье Морроу, и арест Бруно Хауптманна, которого обвинили в похищении несчастного малыша, и судебный процесс над ним.
С тех пор утекло немало воды. Теперь самая выдающаяся достопримечательность Энглвуда — особняк Кэррингтонов, похожее на замок каменное строение, то самое, где я тайком побывала в детстве.
Все эти мысли крутились у меня в голове, когда я второй раз в жизни очутилась за воротами поместья Кэррингтонов. Двадцать два года прошло, думала я, представляя любопытную шестилетку, какой была когда-то. Возможно, воспоминание о том, как всего несколько недель спустя Кэррингтоны уволили моего отца, вызвало у меня внезапный приступ неловкости. Погожее октябрьское утро сменилось сырым ветреным днем, и я пожалела, что не оделась теплее. Жакет, в который я облачилась с утра, оказался слишком легким и светлым.
Я безотчетно припарковала свою видавшую виды машину поодаль от внушительного въезда, не желая выставлять ее на всеобщее обозрение. Пробег в сто восемь тысяч миль не скроешь, даже если твоя машина недавно вымыта и без единой вмятины.
Волосы я убрала в строгий узел, но за то время, пока поднималась на крыльцо и дожидалась, когда мне откроют, ветер успел растрепать их. Открыл мне мужчина за пятьдесят с редеющими волосами и брюзгливо поджатыми тонкими губами.
В просторном вестибюле было сумрачно, свет просачивался сквозь витражные окна. Рядом со средневековым гобеленом с батальной сценой возвышалась статуя рыцаря в латах. Мне очень хотелось рассмотреть гобелен во всех подробностях, но вместо этого я покорно последовала за своим провожатым по коридору в библиотеку.
— Мистер Кэррингтон, к вам мисс Лэнсинг, — сказал он. — Я буду в кабинете.
Из его слов я сделала заключение, что он секретарь.
В детстве я частенько рисовала воображаемый дом, в котором мне хотелось бы жить. Больше всего я любила представлять комнату, где могла бы читать днями напролет. Непременным атрибутом этой комнаты были камин и книжные полки. В одном из вариантов фигурировал уютный диван, а в уголке его я нарисовала себя, свернувшуюся клубочком с книжкой в руках. Не хочу сказать, что я художник, вовсе нет. Человечки у меня выходили корявые, книжные полки — косые, а нарисованный ковер представлял собой многоцветную пятнистую копию того, что я видела в витрине антикварной лавки. Но пусть мне и не под силу было запечатлеть плод моих фантазий на бумаге, я знала, чего я хочу. А хотела я именно такую комнату, в какой очутилась сейчас.
Питер Кэррингтон сидел в широком кожаном кресле, положив вытянутые ноги на маленькую скамеечку. Лампа на столике рядом с креслом не только освещала книгу, которую он читал, но и обрисовывала его мужественный профиль.
Кэррингтон был в очках, и, когда он вскинул голову, они съехали у него с переносицы. Он поднял их, положил на стол, снял ноги со скамеечки и поднялся. Мне случалось сталкиваться с ним в городе и видеть его фотографии в газетах, так что представление о нем у меня имелось. Но, увидев Кэррингтона воочию, я поняла, что личная встреча совсем другое дело. Питер Кэррингтон производил впечатление человека, неколебимо уверенного в своей власти, и это впечатление не рассеялось, даже когда он с улыбкой протянул мне руку.
— В своем письме вы были очень убедительны, Кэтрин Лэнсинг.
— Спасибо, что позволили мне приехать, мистер Кэррингтон.
Он крепко пожал мне руку. Я видела, он изучает меня в точности так же, как и я его. На самом деле он был выше, чем показался мне с первого взгляда, с поджарым торсом бегуна. Глаза у него были скорее серые, нежели голубые, а худое, с правильными чертами лицо обрамляли темные волосы. Они казались чуть длинноватыми, но это его не портило. На нем был вязаный кардиган темно-коричневого цвета с вкраплениями рыжего. Если бы мне предложили угадать род его занятий, я предположила бы, что он преподает в колледже.
Я знала, что ему сорок два года. Значит, в тот день, когда я тайком пробралась в этот дом, ему было около двадцати. Интересно, присутствовал ли он на том приеме? Теоретически это вполне возможно: был конец августа и занятия в Принстоне, где он учился, наверное, еще не начались. А даже если и начались, он вполне мог приехать домой на выходные. До Принстона всего-то полтора часа езды.
Меж тем Питер предложил мне присесть в одно из двух парных кресел у огня.
— Я давно уже ждал предлога затопить камин, — сказал он. — Сегодня погода наконец пошла мне навстречу.
Его слова лишний раз напомнили мне, что мой желто-зеленый жакетик был бы куда уместнее в августовский день, нежели в середине осени. Я почувствовала, как выбившаяся из прически прядь волос упала мне на плечо, и попыталась заправить ее обратно в узел, где ей надлежало находиться.
Я окончила университет по специальности библиотечное дело; при моей страсти к чтению такой выбор профессии был совершенно естественным. С тех пор вот уже пять лет я работаю в Энглвудской публичной библиотеке и вплотную занимаюсь городской программой ликвидации неграмотности среди взрослых.
И теперь я стояла в этой внушительной библиотеке «с протянутой рукой», как выразилась бы моя бабушка. Я готовила благотворительную вечеринку по сбору средств для нашей программы, и мне хотелось сделать ее эффектной. Заставить людей выложить по триста долларов за входной билет на вечеринку с коктейлями, по моему мнению, можно было единственным способом, а именно устроить ее здесь, в этом доме. Особняк Кэррингтонов в Энглвуде и его окрестностях успел обрасти легендами. Все знали его историю и то, что его перевезли из Уэльса. Я не сомневалась, что, если привлечь гостей перспективой увидеть его изнутри, аншлаг нам обеспечен.
Вообще-то я человек в себе довольно уверенный, но, сидя в кресле под взглядом этих серых глаз, вдруг почувствовала себя скованно и не в своей тарелке. Словно время повернулось вспять и я снова стала дочкой садовника, который злоупотреблял спиртным.
Давай к делу, велела я себе, хватит уже рассусоливать. И, дав себе крепкого ментального пинка, я начала свою тщательно отрепетированную речь.
— Мистер Кэррингтон, как я уже писала вам в своем письме, в мире множество благих начинаний, требующих финансовой поддержки. Разумеется, ни один человек не может участвовать во всех сразу. Откровенно говоря, в наше время даже состоятельным людям приходится туго. Вот почему нам так важно найти способ привлечь людей на нашу вечеринку и побудить их сделать пожертвование.
