– Я пошел, мой мальчик. Оставь животное в покое. Они любят поспать.
И тут я услышал, как почетный корреспондент храпит. Он не умер, просто он устал еще больше нашего. От облегчения у меня подкосились ноги. Джалила не будет носить по Тотору траур. Но надо бы его разбудить… Я посмотрел на свой будильник. Час с четвертью назад хомяк сказал мне, что расплавление-карамелизация длится два часа. А что будет потом? Надо пока раздобыть зеленую балетку, пусть без его мудрых советов я и не знал, что с ней делать.
Вернувшись на кухню, я услышал, как хлопнула входная дверь.
– Где мама?
– Они с папой только что ушли, – сказала Жеронима.
– О нет! А где балетка? Таоракнаборстильсен расплавлен-карамелизирован внутри нее!
Сестра уронила ложку в миску с хлопьями.
Мы перерыли помойное ведро под раковиной – балетки там не было. В мусорной корзине в гостиной? Тоже нет.
Жеронима беспокоилась:
– Если мы опоздаем в школу и об этом узнает мама, она нас свяжет колючей проволокой и бросит акулам!
– Да, но если таоракнаборстильсен больше не будет расплавлен-карамелизирован…
– Ты слышишь? Расплавлен-карамелизирован… Это смешно! Хомячок решил, что этот монстр – торт? И вообще, что это значит – «расплавлен-карамелизирован»? Мы даже не знаем, что это такое. Пойду спрошу у него, у этого лодыря.
Сестра бросилась в мою спальню. Она стала трясти клетку не жалея сил, словно шейкер для коктейлей. Мне кажется, она была обижена на почетного корреспондента за то, что тот назвал ее дурындой.
– Эй, Тотор! Эй, русский шпион!
– Bo-je-moï!
Федор Федорович Тоторский балансировал в раскачивающейся клетке.
– Пре-кра-ти-не-мед-лен-но-ду-рын-да!
Хомячок плохо знал мою сестру и то, какая она непримиримая феминистка. В ответ она стала трясти клетку совсем уж изо всех сил. Когда мне наконец удалось ее успокоить, почетный корреспондент был весь в опилках. Я поставил клетку на прикроватный столик, но хомяк продолжал какое-то время по инерции танцевать жигу.
Жеронима треснула кулаком по кровати. Удар вышел впечатляющий.
– Я хочу знать, что значит «расплавлен-карамелизирован», прямо сейчас, а не через час!
Тотор оперся на прутья клетки. Он положил розовую лапку на голубоватую грудь, как будто проверяя, как бьется сердце.
– Какой темперамент! – сказал он наконец с более сильным, чем обычно, акцентом. – Мне это нравится!
Сестра схватила клетку.
– Niet! Niet! В результате расплавления-карамелизации существо становится крошечным и мягким. Некоторые могут пребывать в таком состоянии вечно, но не таоракнаборстильсен. У него есть частичный иммунитет. Через два часа он примет прежнюю форму.
– Где он сейчас, где?
– Я вам сто раз говорил: в балетке. Чтобы расплавить-карамелизировать существо из Скрытого мира, надо бросить щепотку сахарной пудры в его обувь. И он оказывается в ней заперт.
– Какой-то дебильный мир, если мне будет позволено заметить, – сказала Жеронима.
– Ничего подобного! Это вы, человеческие существа, смешные!
– А с тобой так можно сделать?
– Можно было бы, если бы у меня была обувь! Ты когда-нибудь видела хомяка в обуви?
– Конечно.
– Извините, что я прерываю вас, хотя мне очень интересно, – сказал я, – но у нас есть не больше получаса – и карамелизация закончится.
– Расплавление-карамелизация, – веско уточнил Тотор.
– Где эта балетка? – спросила сестра.
– Вы ее потеряли, da? Люди вечно творят черт-те что.
– Пожалуй, приготовлю-ка я себе рагу из хомяка.
Я склонился над клеткой. Усы маленького голубоватого животного подрагивали.
– Со мной еще никогда так не обращались! Я все-таки почетный корреспондент!
Он мне очень нравился, даже несмотря на низкий голос. Хотелось почесать ему голову указательным пальцем, но он, скорее всего, не был бы в восторге.
– Vot chert! Опять мне придется делать всю работу! Найду я вам эту туфлю!
Глава 19
Федор Федорович Тоторский шнырял по квартире, опустив мордочку к самому полу. Знакомые запахи он приветствовал одобрительным бормотанием.
– Скоро начнутся уроки. Мне нельзя опаздывать! – бросила Жеронима.
Хомяк не обращал на нее никакого внимания. Он прошел в комнату родителей. Обычно папа с маниакальной аккуратностью заправлял постель. Но бессонная ночь нарушила его привычку: одеяло, пододеяльник, подушки и покрывало были свалены на матрас бесформенной горой. Почетный корреспондент понюхал коврик у кровати.
– Балетку клали сюда. Da. Прямо сюда. Но здесь ее нет.
– Поздравляю, Эркюль Пуаро! Тебя же спрашивают не где она была, а где она сейчас! – заметила Жеронима, уже надевшая школьный рюкзак.
– Ищи сама, если ты такая вредная дур… моя девочка!
– У меня нет нюха, и я не маленькое животное, покрытое шерстью!
– Животное, покрытое шерстью, сейчас оставит вас, людей, наедине друг с другом. И это будет не… О, тсс-с!
Шерсть почетного корреспондента встала дыбом. Он стал похож на голубой теннисный мяч из ангорской шерсти.
– Он раскарамелизируется, Тотор? Началось? Он раскарамелизируется?
Почетный корреспондент жестом велел мне замолчать. Он прислушивался, а его ноздри были раздуты.
– Да… Да! На четверть часа раньше.
– Где же эта балетка? – закричала Жеронима, вставая на четвереньки и заглядывая под мебель. Со своим большим рюкзаком она напоминала улитку.
– Очень близко, но не в квартире, – проговорил сапфировый хомяк. – В доме! Где-то в этом здании, товарищи!
Сестра одним рывком вскочила на ноги. Тяжелый рюкзак перевесил, и она едва не свалилась назад.
– Всё, мне надоело. Я иду в школу.
– Эгоистка! – воскликнул Тотор.
Не знаю почему, но это прозвучало как жуткое оскорбление.
Однако этого было недостаточно для того, чтобы вывести Жерониму из себя.
– Я тут ни при чем. Это не я привела сюда эту штуку. Эдгар, ты пойдешь со мной. Если, конечно, не хочешь, чтобы родители отвезли тебя в лес и оставили на съедение волкам.
Я никуда не пошел. Сестра решительно направилась вон, делая широкие уверенные шаги, а я остался наедине с Федором Федоровичем Тоторским. Он похлопал ей лапками.
– Davaï!
– Ну что, где этот таоракнаборстильсен?
