Высказавшись, Кэт захотела немного отдохнуть и послушать меня, поэтому спросила, где я живу. Со смешком я объяснила, что этот же вопрос мне задают все мои друзья каждый раз, как звонят по телефону: «Где ты сейчас живешь?» Я рассказала Кэт о том, как в молодости постоянно переезжала с места на место, а в последние годы жила в чужих домах, и что только недавно мне перестало хватать сил на этот бродяжнический образ жизни. В Мельбурне у меня было не так много предложений присматривать за домами, как в Сиднее. Мне слегка надоело не знать, где я буду жить на следующей неделе, да и постоянно переезжать тоже. То, что раньше я так любила, теперь казалось утомительным.
Недавно я сняла комнату в доме у знакомой, чтобы жить там, когда у меня не было предложений по работе. Я была очень благодарна ей за возможность не переезжать каждые несколько недель, но все же это была чужая территория, и ощущения собственного дома у меня так и не возникло.
Казалось, все специально сложилось так, чтобы мне снова захотелось иметь свой угол, и это желание изо дня в день росло. Прошло почти десять лет с тех пор, как у меня была собственная кухня. Кэт, никогда не переезжавшая из своего дома, сказала, что даже представить себе не может мой образ жизни. Я ответила, что тоже не могу представить себе ее образ жизни: хотя сейчас мне хотелось оседлости, какая-то часть меня всегда будет стремиться к странствиям. В последнее время я обдумывала возможность иметь постоянную базу, куда можно будет возвращаться, вместо того чтобы переезжать со всем хозяйством каждый раз, как захочется сменить обстановку.
Годы странствий, в которых я провела половину своей взрослой жизни, во многом сформировали меня. Но теперь что-то изменилось, и у меня не осталось желания или сил поддерживать прежний образ жизни. Все, чего мне хотелось, – это иметь собственную кухню и личное пространство, которое никто не нарушит.
Кэт согласилась, что перемены – это единственное, что есть постоянного в жизни. Она добавила, что мы с ней идеально дополняем друг друга: я постоянно меняю свою жизнь, а она пятьдесят один год прожила на одном и том же месте. Мы расхохотались. Наши жизни были действительно очень разными, но нас сплотила общая любовь к философским рассуждениям, и теперь между нами установилась сильная связь.
Кэт захотела узнать, как я начала работать паллиативной сиделкой, и поразилась, услышав про годы работы в банке.
– Даже представить себе этого не могу, – удивленно сказала она.
– Я тоже, слава богу, – рассмеялась я.
Вспоминая то время, я с большим трудом могла представить себя в этом мире. Удивительно, сколько событий умещается в одну недолгую жизнь.
– Колготки, высокие каблуки и деловые костюмы мне никогда не нравились, Кэт, а с ними и упорядоченный образ жизни.
– Глядя, какую жизнь ты ведешь теперь, я не удивлена, – усмехнулась она, а затем внезапно посерьезнела и спросила, сколько еще я планирую заниматься этой работой и нет ли у меня других планов. Я не видела смысла от нее что-то скрывать. Я уже знала, как важна честность, и было очень приятно поговорить на эту тему откровенно. В последнее время я много об этом думала, и разговор с Кэт помог мне разобраться в собственных желаниях.
Уже год мне не давала покоя мысль о музыкальных курсах для заключенных. Я ничего не знала о тюремной системе, но мысль оказалась настойчивой и прорастала во мне медленно, но верно. Недавно я как раз познакомилась с замечательной женщиной, которая взялась помочь мне найти деньги для осуществления задумки.
«Правильно, Бронни, возвращайся в мир живых. Ты замечательно справляешься со своей работой, но наверняка ужасно устала от нее», – настойчиво сказала Кэт. Действительно, прошло почти восемь лет с тех пор, как я начала работать сиделкой. Подумав об этом, я вдруг поняла, что близка к выгоранию.
Видеть, как люди обретают душевный покой, любоваться их ростом на закате жизни было невероятной честью. Это была очень благодарная работа, и я ее любила. Но теперь мне хотелось поработать в области, где все же оставалась надежда на хороший исход, где у людей был шанс изменить свою жизнь до того, как они окажутся на пороге смерти. Стремление заниматься творческой работой тоже крепло, вместе с надеждой иногда работать из дома – как только у меня снова будет свой дом.
Вслух высказав все эти мысли Кэт, я почувствовала, как они буквально наливаются энергией. Мысли о работе с заключенными теперь не оставляли меня. Похоже, мое время в паллиативном уходе подошло к концу. Так было нужно – я отдала этой сфере почти все, что могла.
Незадолго до смерти к Кэт пришло второе дыхание, и пару дней она хорошо себя чувствовала. Я уже видела это с другими пациентами, поэтому обзвонила всех постоянных посетителей и посоветовала им зайти, потому что Кэт вот-вот вступит в заключительную фазу болезни. Придя в гости, некоторые из них усомнились в моих словах, потому что Кэт выглядела намного лучше прежнего и казалась заметно бодрей. Это последний подарок, который жизнь иногда преподносит людям после долгой болезни. Благодаря ему мы можем запомнить их с былым огоньком в глазах. Целых два дня в комнате Кэт звенел смех, она была в ясном сознании и прекрасном настроении, шутила и радовалась друзьям и родным.
Приехав на работу на следующее утро, я увидела перед собой умирающую женщину, которая уже почти не могла говорить. Тело Кэт совсем ослабло. Она прожила еще три дня, но почти все время спала. Проснувшись, она улыбалась мне, пока я меняла ей подгузник и мыла ее. Даже возможность пользоваться переносным туалетом теперь осталась в прошлом.
Друзья приходили и тихо уходили, зная, что в последний раз видели свою любимую Кэт. Под конец третьего дня стало очевидно, что до утра она не доживет. Закончив смену, я не поехала домой, а осталась с Кэт, ее братом и его женой. Ночная сиделка еще никогда не видела мертвого тела, поэтому для нее мое решение было большим облегчением. Вспомнив свой собственный первый опыт смерти пациента, я поняла, что очень многому научилась с тех пор. Тогда я даже представить себе не могла, сколько встречу потрясающих людей на этой работе и сколько мне выпадет бесценных жизненных уроков.
Кэт уже несколько дней получала обезболивающие внутривенно, потому что не могла больше глотать таблетки. Вечером приехала паллиативная медсестра с новой порцией лекарств. Кэт была без сознания. «Это последняя доза, – сказала медсестра мне и брату Кэт. – Она все равно не переживет эту ночь». Мы поблагодарили ее, и я пошла ее проводить. На прощание медсестра сказала мне: «Ее не станет в течение часа». В моей работе было столько радости и одновременно печали – печали от необходимости прощаться и радости за то, что кончились мучения Кэт. Это были сложные чувства, и я не сдерживала слез.
Кэт не дождалась моего возвращения. Она умерла, пока я шла обратно к дому. Ее дыхание замедлилось, а затем остановилось совсем. Глядя на нее, лежащую в кровати, я улыбнулась сквозь слезы, а в ушах у меня стоял ее голос. «Не отдавай всю жизнь умирающим людям, впусти в нее немного радости», – велела она мне слабым шепотом накануне утром.
