Так что я ее распродала, и из имущества у меня осталась только домашняя утварь – с ней я могла быстро обосноваться где угодно, когда придет время «бросить якорь». Я знала, что оно придет, потому что мне всегда хотелось иметь собственную кухню. Жить в свободном плавании мне нравилось, но у всего есть цена, даже у свободы. Больше всего в кочевой жизни мне не хватало именно собственной кухни, причем иногда настолько, что я решала на время вновь пустить корни.
Однако через год-полтора оседлой жизни мне неизменно становилось скучно, начинало тянуть все бросить и в очередной раз отправиться навстречу неизвестности и, желательно, налегке. Поэтому, сознавая особенности своего характера, я решила принять то, что пока мне лучше ограничиться самыми необходимыми вещами. Каждый раз на новом месте я начинала с нуля. Мебель я находила легко: по объявлениям, в комиссионных магазинах и через знакомых. Мне это нравилось. К тому же, покупая не новые, а бывшие в употреблении вещи, я радовалась, что берегу планету, экономя ее и без того убывающие ресурсы. Наше общество слишком охотно выбрасывает старые вещи и покупает новые, забывая, что все новое должно откуда-то взяться, а все старое – куда-то деться. Как правило, и о том, и о другом приходится заботиться именно планете. Эта нагрузка дорого обходится Земле, угрожая ее благополучию и выживанию всех ее обитателей, в том числе и нас, людей.
В конечном итоге я всегда обставляла свое новое жилище уникальными вещами. Мне никогда не приходило в голову, что мебель может не найтись, поэтому она всегда находилась сама собой. За годы скитаний в моих руках побывали потрясающие вещи.
Как-то раз, целый год продержав свои вещи в платном хранилище, я решила, что это бесполезная трата денег и ненужная мне обуза. Так что с помощью верного друга я устроила распродажу вещей у него дома. Столовые приборы, книги, ковры, постельное белье, украшения, картины – я продала все. Мне радостно было смотреть, как радуются люди тому, что мои любимые вещи становятся их удачными находками. Все, что не удалось продать сразу, я в тот же день отдала в ближайший благотворительный магазин.
В то время я водила крошечную машину: размером примерно с коробку для обуви. Джип уже год как приказал долго жить, причем весьма зрелищно, прямо посередине шестиполосного шоссе. Моя новая машина, безумно экономная и удобная для города, была крошечного размера. Я ласково называла ее «воздушная рисинка». Моей целью было оставить себе не больше вещей, чем можно было уместить в «рисинку».
У меня осталось всего пять коробок с пожитками – две из них с любимыми книгами. Я взяла себе только те, которые собиралась перечитывать сама или давать читать другим. Все остальные книги перешли в чужие руки. В оставшихся коробках были диски с музыкой, журналы и фотоальбомы, несколько памятных мелочей, лоскутное одеяло, сшитое моей мамой, и одежда. Под завязку набив «рисинку» и включив музыку погромче, я отправилась навстречу новой главе своей жизни.
В пути я слушала песни таких групп и авторов, как Гай Кларк, The Waifs, Бен Ли, Дэвид Хоскинг, Синди Бост, Шон Маллинз, Мэри Чапин Карпентер, Фред Иглсмит, ABBA, The Waterboys, Джей Джей Кейл, Сара Тиндли, Карл Броуди, Джон Прайн, Хезер Нова, Дэвид Фрэнси, Люсинда Уильямс, Юсуф и The Ozark Mountain Daredevils. Это потрясающая музыка, и каждая песня была мне верным другом в пути. Машина неслась вперед, а я подпевала своим любимым музыкантам, чувствуя себя легкой и свободной, зная, что все, чем я владею в этом мире, находится тут же, в рисинке. Примерно через тысячу километров я остановилась у дома родителей и выгрузила коробки. Дальше путешествовать отправились только я и моя одежда.
Чарли слушал эту историю с восторгом, потирая старые загрубевшие ладони. Я рассказала, что после этой поездки некоторое время провела в свободном плавании, а потом обосновалась в Сиднее, присматривая за чужими домами и постоянно переезжая из одного в другой. Моя материальная жизнь, действительно, была проще некуда. Теперь Чарли убедился, что я понимаю его слова о важности простоты. Мы согласились, что не всем очевидно, как отягощает человека лишнее имущество, даже если он и не планирует переезжать. Избавившись от лишних вещей, мы всегда ощущаем свободное пространство не только снаружи, но и внутри себя.
На следующий день приехал Грег и до вечера оставался с отцом. По просьбе Чарли я заранее позвонила Марианне и попросила ее в этот день не приходить. Ее черед провести весь день вдвоем с отцом был завтра. Чарли попросил меня время от времени тихонько заглядывать в комнату под разными предлогами, на случай, если между ними с Грегом возникнет неловкость и нужно будет разрядить обстановку. Но эта предосторожность оказалась излишней. В те пару раз, что я все же заглянула к ним, – принести чайник чая или передать телефонное сообщение – Грег и Чарли были с головой погружены в важный личный разговор.
Незадолго до ухода Грега они позвали меня в комнату. Отец и сын держались за руки, у Грега были красные от слез глаза.
– Бронни, я просто хотел, чтобы ты тоже знала, – объявил Чарли. – Я всем сердцем люблю этого человека. Он прекрасный сын и хороший человек.
Теперь я и сама с трудом сдерживала слезы.
– Моему сыну ничего не нужно доказывать, – продолжил Чарли. – Ему ничего не нужно делать или иметь, чтобы стать лучше, потому что для меня он уже и так хорош. Я люблю его всего целиком, и быть его отцом – моя величайшая радость в жизни.
С улыбкой я ответила, что Грегу тоже невероятно повезло с отцом. Тот согласился, утирая слезы рукавом.
– И еще папа считает, мне есть чему у вас поучиться насчет простоты, – сказал он.
– У вашего папы еще есть достаточно времени, чтобы самому вам все рассказать, – рассмеялась я. – Ему совершенно не нужно поручать эту работу мне. Если я что-то могу сказать от себя, так это лишь одно: будьте проще.
Черед Марианны наступил на следующий день. Пока она разговаривала с отцом, я слышала из комнаты и смех, и слезы. В доме царила атмосфера любви, невольно охватывая и меня. В следующие несколько недель Чарли провел много времени с детьми, и все трое сильно сблизились. Чарли никогда не отпускал их, не сказав каждому по отдельности, что он любит их, и дети отвечали ему тем же. Они успели исцелить свои отношения до того, как Чарли умер.
Когда Чарли умирал, Грег и Марианна сидели по обе стороны от отца, и каждый держал его за руку. Они попросили, чтобы я тоже посидела с ними в комнате, пока он мирно уходил – его дыхание постепенно становилось все реже, пока не остановилось совсем. Стояло ясное утро, и за окном, как всегда, пели птицы. Мне пришло в голову, что это придает происходящему особую красоту – птицы провожали Чарли пением.
Оставив Грега и Марианну вдвоем, я вышла на веранду, вспоминая Чарли, молясь за него и желая ему хорошего пути, где бы он ни был. Когда я вернулась в комнату, брат с сестрой сидели рядом, держась за руки, и смотрели на отца, улыбаясь сквозь слезы.
Где-то год спустя я получила от Грега имейл. Он продал большой дом и перевелся работать в другое отделение своей компании – теперь он с женой и детьми жил в маленьком провинциальном городке. Хотя офис был неблизко от дома, без пробок Грег тратил на дорогу до работы в два раза меньше времени, чем раньше, и у него освободилось полтора часа на общение с сыновьями. В маленьком городке все оказалось дешевле, и несмотря на то что жизнь всей семьи стала проще, качество этой жизни существенно возросло. Жена Грега тоже была счастлива, и все четверо были довольны новыми друзьями и новым образом жизни. Грег благодарил меня за заботу об отце и с любовью писал о Марианне, которая как раз недавно приезжала его навещать.
