Как правило, меня не слишком обескураживало поведение проблематичных больных. Я нарочно пишу «как правило», потому что бывали и исключения. Иногда при всем моем спокойствии я никакими усилиями не могла умиротворить пациента. Как раз таким случаем была Флоренс, жившая в роскошном особняке – одном из красивейших домов в городе. В первый раз стоя перед ее дверью, я вспомнила предупреждения начальства. Флоренс решительно отказывалась от ухода, настаивая, что ей он не нужен. В этом не было ничего нового – многие пожилые люди неохотно признают, что уже не столь независимы, как раньше.
Но я никак не ожидала, что моя новая пациентка выскочит из дома с метлой в руках и с визгом погонится за мной. Она выглядела совершенно безумной: волосы давно не чесанные, под ногтями земля или еще что похуже. Скача за мной в одном тапке, она ничем не напоминала Золушку. Платье, похоже, она не меняла уже год.
«Убирайся! Убирайся с моей территории! – кричала она. – Я тебя убью. Убирайся! Ты такая же, как все они! Выметайся, или я убью тебя!»
Швабра просвистела совсем рядом с моей головой. Я, конечно, со многим могу справиться, но я не идиотка и не мученица. Я все же попыталась успокоить Флоренс, но она меня не слушала, угрожая разбить мне стекло в машине. Это было уже слишком. «Хорошо, хорошо, – сказала я. – Я уезжаю, Флоренс. Все в порядке». Дикая и неукрощенная, она стояла перед крыльцом, защищая свою территорию, крепко сжимая в костлявых руках швабру.
Уезжая, я видела ее отражение в зеркале заднего вида. Она не шевельнулась, пока я не скрылась из виду. Наверное, стороннему наблюдателю эта сценка могла бы показаться забавной, но я не могла не посочувствовать Флоренс. Невольно я гадала, кем она была раньше, какую вела жизнь и как оказалась в такой ситуации.
Месяц спустя я получила ответы на свои вопросы, вновь приехав по тому же адресу. За прошедшее время Флоренс принудительно увезли в больницу с применением успокоительного. Вероятно, это была чудовищная сцена, и она ужасно испугалась. Но несколько недель в психиатрической клинике пошли ей на пользу, и теперь ей стало лучше. Врачи были довольны тем, как она реагирует на лекарства, и согласились отпустить ее домой, порекомендовав круглосуточный уход.
Когда я вошла в дом, меня ждала участковая медсестра. «Она спит, но скоро должна проснуться. Я подожду вместе с вами», – объяснила она. Войдя в особняк через двустворчатые двери, я увидела громадную мраморную лестницу, роскошные люстры и великолепную старинную мебель. Все это сопровождалось невыносимой вонью.
«Мы как раз закончили с прихожей. Давайте я покажу вам дом», – сказала медсестра, кивнув на команду уборщиков в соседней комнате. Флоренс уже десять лет жила буквально в свинарнике, и никто об этом не догадывался, пока недавно сосед не пожаловался медсестре на ее странное поведение. Та зашла навестить Флоренс и узнала о ее бедственном положении – не от самой Флоренс, разумеется, которая никого к себе не подпускала, а заглянув в окно дома.
Питалась она одними консервами, и в кладовке у нее хватило бы запасов еще на год. Никаких других продуктов я не увидела – ничего свежего, ничего, что требовало готовки. Кухонный пол почти целиком скрывался под завалами мусора, а тот клочок, который было видно, покрылся толстенным слоем грязи. Ванная комната выглядела не лучше: повсюду сваленные в кучу грязные полотенца и высохшие куски мыла. Было также очевидно, что ни душем, ни ванной никто давно уже не пользовался.
Медсестра провела меня вниз, где мы увидели еще где-то шесть спален и пару ванных комнат в таком же запущенном состоянии. Чтобы убраться в доме, были наняты профессиональные уборщики, и ожидалось, что это займет не меньше нескольких недель. Мы вышли к грязному бассейну, в котором, наверное, не смогли бы выжить даже лягушки. Стоя во дворе и глядя на этот великолепный дом, я гадала, что за печальную историю скрывают его стены.
В больнице Флоренс отмыли, и она лежала в кровати в чистой нарядной ночной рубашке. Ей расчесали и подстригли волосы, а также вычистили ногти. Она совершенно преобразилась.
Вместо старой кровати Флоренс в комнате стояла специальная больничная койка. Мне дали строжайшие указания: пока мы дома одни, пациентка постоянно должна оставаться в кровати с поднятыми бортиками. Вставать с кровати ей разрешалось только на два часа утром и еще на два часа днем, когда к нам присоединялась вторая сиделка. Утром она помогала с душем, завтраком и походом в туалет. Днем мы выводили Флоренс в сад или на балкон, чтобы она подышала воздухом. Кроме того, она все время должна была принимать мощные успокоительные препараты, благодаря которым стала более управляемой, чем раньше.
Прошел месяц, и теперь мы с Флоренс проводили время в сияющем чистотой доме. Уборщики, наконец, закончили работу, и теперь приходили раз в неделю. У Флоренс иногда прояснялось в голове, и она стала понемногу рассказывать о себе. Она прожила замечательную жизнь, полную приключений. Она путешествовала по миру на роскошных яхтах и побывала во многих удивительных странах. Я протягивала ей фотографии, на которые она указывала, и она рассказывала мне про каждую из них. С большим трудом я узнавала ее в красивой молодой женщине, смеявшейся с этих карточек.
Я не сказала бы, что мы сильно сблизились, но мы достаточно свыклись друг с другом, чтобы мирно сосуществовать. Иногда во Флоренс по-прежнему проскальзывала та безумная, дикая женщина, которая когда-то грозила мне шваброй. Безусловно, помощь второй сиделки была нам совершенно необходима. Флоренс послушно принимала лекарства, но сопротивлялась, как бешеная, когда доходило до принятия душа. А того дня, когда мы мыли ей голову, я каждый раз ждала с ужасом. Впрочем, после душа она всегда приходила в хорошее настроение и прихорашивалась перед зеркалом, как роскошная светская дама, какой когда-то была.
Флоренс была единственной наследницей очень богатой и аристократической семьи. Семья ее мужа тоже была богатой, но он все равно был ей не пара. В результате какой-то сомнительной деловой сделки он на несколько лет попал в тюрьму. Единственный родственник, с которым Флоренс поддерживала отношения, рассказал мне, что примерно в это же время она начала относиться ко всем окружающим с подозрением.
Выйдя из тюрьмы, муж Флоренс скоропостижно умер, так что у нее не было возможности излечить или смягчить свою паранойю. Ее состояние ухудшалось. Она бесконечно доверяла мужу и считала, что все остальные охотятся за ее деньгами, а он оказался в тюрьме из-за чужих козней. Мне было неважно, почему ее муж попал в тюрьму, так что я об этом не задумывалась.
Большую часть времени Флоренс не возражала лежать в постели. Она радовалась тому, что находится у себя дома, и иногда признавалась мне и другим сиделкам, что ей приятна наша компания. Однако каждый день, за несколько часов до дневного прихода второй сиделки, Флоренс совершенно преображалась. Это случалось почти в одно и то же время по часам.
«Выпустите меня! Выпустите меня из этой чертовой кровати! Помогите. Помогите! Помогите!!!» – кричала она изо всех сил, и ее голос отражался от мраморных полов и раздавался по всему особняку. Я входила в комнату, и иногда мне удавалось ее ненадолго успокоить, но всего на несколько секунд. Не больше, чем на три. Затем она снова начинала кричать. «Помогите! Помогите! Помогиииииитеееееее!»
