– Там была сложная ситуация, – промямлил дежурный. – Устанавливали… личность… ведьмы, оказалась та самая, что убила человека в селении Тышка… Эгле Север.
– На это потребовалось два часа?
– Патрон, – дежурный закашлялся в трубке, – я не знаю, вы расслышали или нет… Может, связь плохая… Эгле Север…
– Внесите в документы, – неторопливо, с оттяжкой произнес Мартин. – Эгле Север признана невиновной в нападении на патруль. «Ведьмин самострел» квалифицирован как несчастный случай.
– Но, – слышно было, как дежурный хватает воздух ртом, – она напала! Есть свидетели! Она виновна…
– Инквизиция – иерархическая структура! – высокомерно сказал Мартин. – Если кураторы в полном составе решили, что невиновна… Кто ваш начальник – я или господин Руфус?
– Вы, патрон…
– Почему вы не сообщили о нападении в ту же секунду?!
Трубка молчала.
– Я вылетаю. – Мартин посмотрел на часы. – В шесть вечера хочу видеть в приемной начальника канцелярии, обоих своих заместителей, тех патрульных, что пострадали от якобы нападения… да, еще оперативников, обыскивавших мою квартиру. И вас, господин… как вас зовут?
– Я сменяюсь, – сказал дежурный с откровенной злобой. – У меня конец рабочего…
– Мне повторять дважды?!
Мартин наконец-то понял, куда можно слить свою злость и боль. На ком ее можно выместить с удовольствием – и, возможно, с пользой для дела.
* * *
Ивга танцевала – в вечернем платье, босиком, это был вполне дикий, завораживающий, нисколько не салонный танец. Эгле сидела на диване, глядя, как она танцует, и отмечая автоматически, что платье на рыжей ведьме недостаточно экстравагантно. Для кого-то другого подошло бы идеально, но Ивга, с ее необычной и яркой внешностью, должна смелее экспериментировать с одеждой.
Ивга поймала ее взгляд. Улыбнулась, мгновенно смутившись, провела рукой по волосам, местами уже выбившимися из гладкой прически:
– Прости мою… несдержанность. Безумный день…
Она взяла с каминной полки бокал шампанского, повертела в пальцах, поставила обратно:
– Я так боялась за тебя. Я так благодарна. Я не знаю, что еще сказать, Эгле.
– Ничего не надо говорить. – Эгле посмотрела на лестницу, в сторону комнаты, куда ушел Мартин. – Это наша общая… победа. Мир опять изменился. Первый шаг был, когда вы научили меня «чистой» инициации, второй – когда я смогла пройти обряд без скверны, и вот третий – когда меня официально признали человеком. Когда я стала… полноправной частью этого мира. Следующий шаг – ваши новые исследования, когда таких, как я, будет все больше…
– Эгле! – Ивга задумалась, от ее интонации Эгле почему-то сделалось прохладно. – Это… не победа.
– Не понимаю, – пробормотала Эгле.
– Это компромисс. – Ивга улыбнулась, будто желая смягчить горечь своих слов. – Мы согласились сделать вид, что ничего не произошло. Они согласились терпеть нас… живыми и на свободе. Мои исследования закончены навсегда.
Эгле ничего не произнесла вслух, но Ивга оценила выражение ее лица и засмеялась, хотя и несколько принужденно:
– Я испугалась, Эгле. К тому же… если Клавдий ради нашей свободы готов разнести весь мир по камушку… от нас тоже что-то требуется. Какие-то уступки. А инквизиторы на Совете чувствуют ложь, пришлось говорить им правду… Точнее, сделать это правдой.
Эгле вспомнила кабинет во Дворце Инквизиции, набитый чудовищами, и ей на секунду сделалось тошно.
– Существование «чистой» инициации не доказано, это правда, – дрогнувшим голосом продолжала Ивга. – То, что с тобой произошло, – случайное, счастливое совпадение, череда мутаций…
– А если я докажу?! – вырвалось у Эгле.
– Нет, – глухо сказала Ивга. – Помнишь текст на камне? «Мир полон зла. Скверна вездесуща». Ты сама по себе – надежда. Сохрани себя. Выживи еще раз. Пожалуйста.
Встретившись с ней взглядом, Эгле поняла, что Ивга все прекрасно осознает, и то, что случилось между Клавдием и Мартином, мучит и ее тоже, и ни эйфория, ни потрясение не способны затуманить ее рассудок.
– Время еще не пришло, – будто извиняясь, снова заговорила Ивга. – Мир не готов. Пока держится это… эфемерное равновесие между нами и ними… Давай играть по их правилам. А в будущем, может быть, когда-нибудь…
Наверху отворилась дверь, Ивга замолчала. Мартин вышел на лестницу – у него было сосредоточенное, желчное лицо. Эгле стало неуютно, как если бы Мартин надел чужую маску.
– Мама, – он шагал вниз, не отрывая глаз от своего телефона, – к сожалению, нам надо лететь.
– Останьтесь хоть до завтра, – сказала Ивга вдруг охрипшим голосом. Мартин покачал головой:
– Агенты Руфуса сами себя не вышвырнут с работы, дело не терпит, я и так задержался, и… – Он оборвал себя и посмотрел на Эгле. – Поехали.
– Март, можно тебя на пару слов? – спросила Эгле небрежно.
* * *
– Разреши мне с ним поговорить.
– Это все равно что разговаривать с паровым катком. – Мартин не смотрел ей в глаза.
– А я найду слова.
– А я не могу здесь задерживаться.
– Лети! – Ей с большим трудом далось это слово. – Я… завтра. Догоню.
– Слушай, – его голос дрогнул. – Я не могу опять оставить тебя одну. Нам слишком дорого досталась… твоя свобода. Как ты полетишь, рейсовым самолетом?!
– Но ведь это и есть свобода, Март, – тихо сказала Эгле. – Свобода – в том числе… возможность прилететь завтра. Остальное – разновидности несвободы.
– Ты максималистка, – сказал он тяжело.
– Ты всегда это знал.
– Ну зачем, скажи?! – Он так глубоко и явно расстроился, что у Эгле упало сердце. – Он не станет с тобой разговаривать! А я не хочу тебя оставлять, мне страшно, когда ты выходишь в другую комнату! Мне неприятно, когда я тебя не вижу целую минуту!
Эгле заколебалась. Больше всего ей хотелось сказать сейчас: «Хорошо, я с тобой».
* * *
В аэропорту на него глазели, оглядывались, шептали друг другу его имя, какая-то девушка попыталась его сфотографировать, – правда, когда Мартин выразительно посмотрел на нее, стушевалась и сделала вид, что увлечена своим телефоном.
Вызывать кураторский борт из Ридны он не стал, в последний момент взял билет на рейсовый самолет. Так получалось быстрее. Он упал на свое место у окна, закрыл лицо темными очками и отключился.
Он не спал и не бодрствовал. Лезли в голову воспоминания из давней, другой жизни, казавшейся теперь совершенно безмятежной; в одно прекрасное утро четырнадцатилетний Мартин шарил в полупустой домашней аптечке, пытаясь отыскать что-то от головной боли и вспоминая по ходу дела, что ни ведьмы, ни инквизиторы анальгетиками обычно не пользуются. Спустилась из спальни мама и молча отыскала порошок, который сам Мартин принимал два года назад по случаю гриппа, убедилась, что лекарство не просрочено, и растворила в теплой воде. Мартин выпил с благодарностью; предыдущий вечер стал одним из самых памятных в его жизни, но теперь ему было неловко смотреть родителям в глаза.
