Дворец Инквизиции остался позади. Это жуткое здание проглотило Эгле, но не сумело переварить.
* * *
Кварталы Вижны разворачивались, как страницы в альбоме: то нарочито мирные картины города, где ничего не случилось, то вдруг пустая улица, огороженная знаками «проезд закрыт». То группа детей со спортивными сумками, то колонна полицейских машин, то инквизиторский фургон с мигалками. Чрезвычайное положение отменили, к радости всех категорий ведьм; пыль осядет, думал Мартин, через несколько дней страсти совсем улягутся, а те из горожан, кто не следил за новостями, только вечером узнают, может быть, что в Вижне что-то происходило. Отставка Великого Инквизитора? Да, об этом поговорят, но через несколько дней случится что-нибудь еще. Сенсации живут три дня, так, кажется, обстоит дело в современном мире…
Эгле отважно терпела его хватку. Мартин, опомнившись, разжал руку:
– Тебе не больно?
– Нет. – Она обняла его. Мартин замер, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть эту секунду. Все, что случилось вчера и сегодня, показалось бредом – тягостным, но не бесконечным. Машина ехала сквозь город, удаляясь от Дворца Инквизиции. Отражалось солнце в окнах, в лужах, в стеклянных фасадах.
– Я, наверное, что-то должна объяснить? – пробормотала Эгле, пряча лицо.
– Нет. – Он погладил ее по голове. – Ничего не надо объяснять. Ты была права… Помнишь, там в машине, в лесу. Ты права, а не я.
– Вы… поговорили?
– Он не станет со мной разговаривать.
– Но почему?!
– Все последние годы я смотрел на него и видел Великого Инквизитора. И сам этого не сознавал. Я мог шутить с ним, пить чай, быть ему благодарным за что-то, я был уверен, что люблю его… Но я видел Великого Инквизитора, больше никого. А он этого искренне не замечал. И вот… я показал, кем его считаю, так ясно, что яснее невозможно.
– То есть дело в том, что ты его не послушался?!
Мартин помотал головой:
– Дело в том, что я считал его прагматичным циником, готовым на любую подлость ради кресла. Я назвал его палачом в присутствии кураторов. Я обвинил его, что он использовал… в своих кабинетных играх использовал маму. Я был готов вступить в сговор с этими упырями. Ему просто сделалось противно… иметь дело с такими, как они, и такими, как я, предателями. Он не хочет больше нас видеть. Это жест отвращения.
* * *
Ивга стояла на пороге дома – в вечернем платье. Рыжие с проседью волосы были уложены, как на бал. Мартин, увидев ее, споткнулся на ровном месте и ухватился за створку калитки. Ивга, смеясь, помахала рукой, и Эгле сделалось страшно – вдруг она сошла с ума?!
Мартин, судя по его лицу, в этот момент подумал то же самое.
– Заходите. – Ивга расхохоталась громче, кажется, ее развеселил их страх. – Не пугайтесь, я не рехнулась, просто сегодня праздник. Разве нет повода?
– Ты точно в порядке? – осторожно поинтересовался Мартин. – Ты… что-то пила?
– Нет, мне хватило сегодняшних новостей. – Она ласково потрепала его по затылку, как маленького. – Эгле, покажи мне. Где?!
Эгле, едва переступив порог, вытащила из-за пазухи конверт со своими новыми документами. Ивга читала текст, как ноты, кажется, даже пела про себя: «В порядке единичного исключения обладает гражданскими правами, переданными ей непосредственно Советом кураторов…»
– Эгле, можно мне это сфотографировать?!
У документа наверняка был миллион копий, отсканированных и заверенных, спрятанных в сейфы и электронные хранилища, но Ивге, кажется, доставляло удовольствие кружить вокруг стола и снимать с разных ракурсов бумагу с золотым тиснением: «Обладает… гражданскими правами…»
Горел камин. Эгле осторожно огляделась; не так давно она провела в этом доме несколько очень трудных часов, потом ужасных часов, потом пережила свою смерть и воскрешение, а затем пару счастливых, полных надежды дней. Теперь ей казалось, что она живет здесь тысячу лет, что она наконец-то вернулась домой.
– Мартин, поставь музыку, какую хочешь. – Ивга сделала круг по комнате, не то разбегаясь для прыжка, не то собираясь взлететь.
– Торжественный гимн? – осведомился Мартин.
Ивга оценила его настроение:
– Я понимаю, что ты чувствуешь. Но поверь, годовщину этого дня мы будем праздновать всегда, всегда, с музыкой и шампанским. Плохое забудется, – она поколебалась, будто решая, говорить дальше или нет. – Он… конечно, злился на тебя, а ты на него, вы оба, я думаю, сказали лишнее… Но это в прошлом. И, послушай, когда он принимает решение – он сам его принимает, ни ты не мог бы на него повлиять, ни я…
Она улыбнулась – и разом помолодела на двадцать лет.
– Всю жизнь я делила его с Инквизицией. С этой сукой. Извини, Мартин. Я и мечтать не могла, что он вот так, одной росписью, все закончит…
Она подключила свой телефон к стереосистеме и на минуту задумалась, выбирая мелодию из списка; до Эгле только теперь дошло, что именно празднует Ивга. Не избавление от тюрьмы и казни, не победу Мартина над ведьмой на площади, не чудесное спасение Эгле.
Отставку Клавдия. Вот что Ивга будет отмечать теперь каждый год, пока жива.
В холодильнике нашлась бутылка шампанского. Эгле принесла ее в гостиную и молча отдала Мартину. Тот так же молча откупорил и разлил по бокалам; инквизиторы не пьянеют, но символ есть символ.
Они сдвинули бокалы. Звучала древняя лирическая баллада, горел огонь в камине, Эгле на секунду показалось, что Ивга права, что теперь все будет хорошо. Просто не может быть ничего плохого.
Мартин поставил на стол свой бокал:
– Мне надо позвонить… Простите. Одну минуту.
Он поднялся наверх. Ивга проводила его задумчивым взглядом:
– Клавдий… может быть очень жестоким. Мартину сегодня досталось.
А ведь она не понимает, что между ними случилось, подумала Эгле. Она считает, что это размолвка, которая забудется со временем.
* * *
– Отставка Великого Инквизитора не означает, что вам можно халтурить, – сказал Мартин в трубку. – Где отчет о мерах по чрезвычайному положению?
– Но, патрон. – Голос дежурного звучал с откровенной неприязнью. – Его так быстро отменили, что мы успели только оповестить… население. Мы не можем работать с такой скоростью, у нас не Вижна, где все меняется со скоростью флюгера в бурю…
– То есть вы не выполнили распоряжения из Вижны?! – Мартину пришлось воспроизвести интонацию, которой он научился у Клавдия Старжа. Без крика, без напора – как шелестит змеиная чешуя по высохшему желобу.
– Мы готовы были выполнять, – сказал дежурный другим голосом, гораздо тише и покладистее. – Но его отменили.
– А почему вы не доложили мне о нападении на патруль?!
Его собеседник запнулся. «Потому что я не считаю вас своим начальником», был правильный ответ, но дежурный, немолодой инквизитор ценил, по-видимому, свою должность.
