Взяла себя в руки, по возможности. В голове вертится: милиция у нас сейчас ноль два или сто двенадцать?
– Кого именно ты убил? Как это произошло?
– Я не хотел. Мы не хотели.
– Верю.
Мы – это значит групповуха. Еще того не легче. Убийство по неосторожности? Подельников он тоже сейчас мне сдаст? И что мне с этим делать? Я же в этом совершенно некомпетентна. Есть ли у меня какие-то обязанности по закону? Наверное, есть. Но какие? Незнание закона не освобождает от ответственности. Но что у них случилось-то? Подростковые разборки со смертельным исходом? Все разбежались, и менты никого не поймали? Или поймали, не сумели доказать и отпустили? Когда все произошло? Почему он пришел ко мне? Совесть замучила? В колледже на литературе «Преступление и наказание» прошли? Борюсь с желанием спросить: «А от меня-то ты чего теперь хочешь?»
– Ты должен рассказать подробнее.
– Да. Меня бабушка фактически вырастила. Родители работали много, я иногда их по нескольку дней не видел. А она в соседнем доме жила, из садика меня забирала, из школы, уроки со мной делала…
Будет кивать на несчастное детство, недостаток родительского внимания? Да нет, вроде не похоже. Кажется, это действительно рассказ. Надеюсь, он не убил бабушку, чтобы завладеть, например, ее квартирой. Чтоб было где с друзьями потусоваться…
– Мама с папой с ней не очень общались, в смысле так, чтобы по-человечески – посидеть, поговорить, чаю попить. Из-за меня всё больше. Она папу не любила, с самого начала еще, как они с мамой поженились. Ну и он ее – тоже.
– Из-за чего они конфликтовали?
– Они не конфликтовали. Они просто не общались почти. Из-за чего – не знаю. Один раз только бабушка при мне сказала: у Филиппа (это мой отец) вместо души циркуляр, и дочку мою он к тому же приспособил. А я бабушку любил, конечно, она мне истории рассказывала и булочки с корицей пекла, такие, с завиточком… – Он запнулся, и кадык заходил у парня на шее с такой силой, что мне показалось: сейчас кожу прорвет. – А потом я подрос, а с бабушкой стало что-то такое происходить… Ну, она как будто немножко с ума сошла…
– В чем конкретно это выражалось?
– Она перестала всё выбрасывать. Складывала по всем углам в квартире какие-то пакетики, коробочки, упаковки от кефира, йогурта и всякое такое. Как-то это все сортировала, перекладывала. Я, когда приходил, ее спрашивал: бабушка, зачем это? А она отвечала: может пригодиться, никогда же не знаешь, как жизнь обернется. Я предлагал ей выбросить все это, а она только головой качала.
Я еще года два назад у мамы спрашивал, у обоих родителей. Мама только отмахивалась, раздражалась, а отец сказал: то крохоборство, что у нее внутри всегда было, теперь вот к старости наружу полезло. А я не замечал в ней никогда этого крохоборства, она никогда для меня ничего не жалела.
Я, когда был маленький, часто к ней с друзьями заходил: она и супом накормит всех, и чаем напоит, и с уроками подскажет, – а когда это вот началось, тогда стал ее стесняться и никого уж не приводил. А она спрашивала иногда: а как Женечка поживает? Все такой же красавчик?.. А у Юрочки как дела? Вот уж он какой вежливый мальчик всегда был… А Васенька-то как? Какие у него теперь зверушки живут? Так он интересно про черепашку свою рассказывал да про хомячка… – Голос моего посетителя несколько раз сбивался в фальцет. Я (совершенно непрофессионально) смотрела в пол; почему-то казалось неловким следить за его лицом. – Я-то сам часто к ней заходил, покупал что-то в магазине, занавески повесить, приладить, там, что-то, прибить, приклеить, починить… И практически с каждым разом всего вот этого – мусора всякого – становилось еще больше. Или мне уж так казалось. И я не оставался у нее, чаю, там, попить или что (а на самом деле ей просто поговорить хотелось, я сейчас понимаю), – тягостно мне было. И потом она с помойки начала всё приносить… – Юноша издал какой-то непонятный звук – не то всхлипнул, не то застонал. – И я маме сказал: ну, может, надо все-таки что-то сделать? А она так раздраженно мне ответила: ничего не надо! Это ее жизнь, хочет ее замусоривать, так и пускай. Не лезь! Хорошо, что она отдельно живет. Я тогда подумал: какая она все-таки жестокая! А теперь понимаю, что она была права.
А однажды бабушке стало плохо с сердцем. То есть ей уже давно плохо было, но она не жаловалась никому и все валокордин пила – я сам ей столько раз в рюмочку капал. А тут стало совсем, она мне позвонила, я прибежал, скорую вызвал, ей кардиограмму прямо на месте сделали и сразу в больницу увезли.
И я… я тогда подумал… вот случай… я не хотел… я не знал… если бы я мог… – Юноша заплакал. Некрасиво, как всегда плачут мужчины, с какими-то подвзвизгами, нелепыми движениями, судорожно потирая кулаком сразу покрасневший нос.
Я молчала. Я, в общем, уже все поняла, но он должен был сказать. Сам.
– У меня был ключ. Маме я ничего не сказал. Я позвал двух своих друзей – тех самых Юру и Васю, они ее хорошо знали и охотно согласились. Мы думали, что делаем как лучше. Она в больнице так хотела домой, прямо дождаться не могла, и я, идиот, радостно улыбался и говорил: конечно, конечно, бабушка, тебе так хорошо дома будет! – и все больничные меня хвалили, какой у бабули внимательный внук, и она гордилась, я видел, ей приятно. И мне было приятно тоже. Я очень за ее здоровье беспокоился, но чувствовал себя хорошим. А был – убийцей.
– Вы с Юрой и Васей вынесли на помойку весь мусор из ее квартиры?
– Да. И вообще все откровенно старое и ненужное выбросили, и полы вымыли, и окна, и кухню, и я даже потом выстирал всё в стиралке и на тахте стопочкой сложил. А к ее приезду я все проветрил, и в холодильник поставил кефир, как она любила, хлеб, котлеты, пироженки, и еще цветок в горшке купил и на подоконник поставил, чтобы красиво.
– Что она сказала?
– Ничего фактически. Только что-то вроде: я знаю, ты хорошего хотел. И сразу легла. И отвернулась к стене. Я уже тогда что-то понял, но испугался и убежал. Теперь я думаю: если бы я хотя бы с ней остался, говорил с ней… То есть я, конечно, спросил: бабушка, тебе что-то еще надо? А она только рукой махнула: уходи, мол…
– Когда она умерла?
– В эту же ночь…
– Что сказали родители?
– Они сказали: что ж, она давно болела, сердце изношенное было, видать, срок подошел. Хорошо, что вы, ребятки, заранее все прибрали, теперь можно сразу квартиру сдать, а уж как ты колледж окончишь и армию отслужишь, так тебе сразу и отдельное жилье будет. Очень удачно.
– Смерть – единственная необратимая вещь в нашем мире, – сказала я.
– Если бы я знал… – сказал он.
– Теперь ты знаешь, – возразила я. – Знаешь благодаря ей, твоей бабушке. Уходя, она тебя поняла и простила, ты это понял?
– Да. Она во всех хорошее видела, я у нее учился. Мне сейчас девушки говорят: ты, Гриша, добрый. И я знаю: это из-за нее, бабушки. Но она меня поняла и простила, а я-то ее – не понял!
