Вопрос: кто из политиков тебе нравится?
Первое место – Путин.
Второе – Че Гевара (четыре ответа).
Еще – Навальный, Трамп, Гурбангулы Мяликгулыевич Бердымухамедов, К. Собчак, Индира Ганди, Ленин, Сталин, Брежнев, Петр I, Столыпин (боже, а это-то откуда?), Александр Македонский, король Артур, Дарт Вейдер, Дейенерис Таргариен…
Кажется, нас все-таки ждут интересные времена, вы согласны?
Самоубийцы
Девочка Лида после попытки суицида. Четырнадцать лет, большие глаза, косая челка, толстые ноги. Живет с матерью, была в квартире одна, резала вены в ванной кухонным ножом (лезвия бритвы в квартире не оказалось). Увидела кровь, испугалась, выскочила, позвонила матери, та работает продавщицей в каком-то странном очень фирменном магазине, где работникам категорически запрещено разговаривать по телефону во время рабочей смены, поэтому она трубку не взяла. Тогда Лида позвонила тете, младшей сестре матери. Та мигом сориентировалась, вызвала скорую, бросила двух маленьких детей на соседку и сама примчалась на такси раньше скорой. Чуть не грохнулась в обморок прямо в прихожей – по всей квартире вода, кровь, голая Лида с замотанными какими-то окровавленными тряпками руками сидит в углу, трясется и щелкает зубами…
Тут уж подоспела скорая, остановили кровотечение, отвезли в обычную больницу, потом направили в детскую психиатрию. Теперь Лида говорит, что, конечно, она была неправа, это идиотизм, надо о близких подумать, да и вообще она так напугалась, когда вода в ванной покраснела, как в ужастике, что больше никогда-ни-за-что…
Ага. Все вроде хрестоматийно. Есть одна, но существенная неувязка. Судя по всему, самоубийство задумывалось не демонстративным, а настоящим. То есть, залезая в ванну, Лида действительно собралась умереть, а не «показать им всем». И при этом – вот что удивительно! – она теперь совершенно ничего не может сказать о том, почему на исходе пятнадцатого года своей жизни она приняла драматическое решение покончить с собственным существованием.
Вот просто совсем ничего об этом не говорит. Даже не говорит: не знаю, не помню.
Какой-то припадок? Временная амнезия? Врачи и психиатры сразу все осмотрели и обследовали вдоль-поперек и единогласно утверждают, что девочка от начала до конца эпизода была совершенно в здравом уме и правильно ориентирована во времени-пространстве. И потом – ни в чем никаких отклонений. На все вопросы – ой, я все поняла и больше не буду!
Но мать – молодая, серьезная и подумывающая о смене работы (еще бы, после такого-то случая!) – рассказала и вовсе странное: вроде бы суицидная попытка была не первой. Месяцев семь-восемь назад обозначились какие-то таблетки, и тоже все как-то очень смутно и непонятно: были ли, отчего, почему? Чем кончилось? И совсем уж в довершение абсурдности происходящего: таблетки она вроде бы глотала не одна, а вместе с подругой!
– Лида вам тогда что-нибудь объяснила?
– Ничего. Тоже каялась и обещала, что больше никогда…
– А как вы узнали?
– Таблетки пропали. Довольно сильные, полпузырька. Я испугалась, надавила на нее сразу. Но если они и вправду на двоих ели, то там ничего ужасного и не должно было быть, хотя все равно…
Дело-то очень серьезное, подумала я. Потому что ведь, скорее всего, есть нечто, чего мы все про Лиду не знаем. И оно, возможно, продолжает действовать. И значит, в любой момент может быть новая попытка. Удачная, – тьфу, тьфу, тьфу! – даже не знаешь, где тут кавычки ставить…
Конфликты в школе?
Отрицает. Учится так себе, тройки-четверки, но всегда так и училась – никаких особых успехов, но и к ней у учителей никаких особых претензий не было и нет.
Конфликты в семье? Но их с матерью всего двое, и отношения вроде бы неплохие. Мать на нее никогда ни с чем особо не «наседала» и пятерок не требовала. Отец где-то есть, у него давно другая семья, Лида видится с ним раз в два-три месяца, он ей дарит подарки на день рождения и на Новый год.
С наибольшей вероятностью – какие-то подростковые страсти. Несчастная любовь? Ну вот совершенно никаких признаков. Травля? Ну кто-то же должен был хоть что-нибудь заметить, если считать, что это длится с тех таблеток, а началось еще раньше? Долги? За что? Откуда? Насилие? Где, когда, почему не призналась если не матери, то хотя бы тетке или психиатрам (заключение гинеколога: девственна)? А может быть, экзистенциально-подростковая неудовлетворенность (мы все равно умрем, мир жесток, никто меня не понимает, жизнь бессмысленна)? Тоже не прокатывает, потому что я с этой Лидой сама полтора часа говорила – слишком простенькая она, чтобы от такой абстракции да в истинный суицид.
Мать вроде от меня ничего больше не хотела: ну, поговорили, и ладно. Лида уж тем паче – наговорилась она с психологами после того, как ее из ванны вынули, по самое не могу.
А меня почему-то не отпускало. И очень мешала размышлять заодно наглотавшаяся таблеток подружка. Она-то тут каким боком?! И почему ее не было в ванне? А вдруг ее черед в будущем? Красная вода, белая кожа, закрытые глаза – прямо Хичкок какой-то…
В конце концов позвонила Лиде:
– Дай телефон подружки! Не дашь – все равно узнаю.
Дала без вопросов и напряга, кажется, даже ладошки потирая от предвкушения, как будут обсуждать… Ну вот до чего все-таки подростки бывают несносны! Все у них не как у людей!
Подружку звали Анжела. Чернявенькая, что-то такое испанско-португальское, волосы вьются, но кажутся сальными. Большой нос и близко посаженные темные глаза.
– Спрашиваю прямо: таблетки ела?
– Ела. Но я понимаю, что это глупо…
– А в ванну когда полезешь?
– Чур меня! Да никогда! Если только помыться…
О! Эта острит и вообще кажется чуть посмышленей – может, что-нибудь и получится.
Разговариваю с Анжелой, мысленно заполняю сводную таблицу сходств-различий. Лида скорее миловидна, Анжела некрасива. Обе не блещут в учебе и не имеют никаких выраженных увлечений. Лида живет с мамой, Анжела – с бабушкой. Мама Анжелы жива, три года назад вышла второй раз замуж, родила мальчика Богдана. Анжела осталась в прежней квартире и школе, в мамину новую семью ездит на выходные и каникулы.
С Лидой дружат со второго класса, еще приятели и вроде как компания есть, иногда встречаются на школьном крыльце, изредка ходят в кино, ну и, конечно, в социальных сетях поболтать. Ни одного полноценного романа не было ни у той, ни у другой.
Слушаю рассказ Анжелы, и отчего-то накатывает тягучая тоска. А я ведь не такой уж и эмпат…
– Должно быть в жизни что-то еще, правда? – спрашиваю я.
– Должно быть хоть что-нибудь, – подхватывает Анжела и тут же поправляется: – Хоть кто-нибудь.
– Хоть кто-нибудь, который… – начинаю я.
– Который увидит… Мать с отцом развелись, мне три года было, ругались – я до сих пор помню, как ни странно. А потом мать… ну, она меня любит, я в этом, не подумайте, не сомневаюсь, если я умру, она будет по-честному горевать… но она все время как будто ждала чего-то важного и на меня всегда смотрела так… поверх моей головы, как будто вот сейчас в комнату или еще куда войдет кто-то, с кем у нее встреча назначена. Бабушка это называла «взгляд женщины в поиске»…
