Андрея лечили всем, чем только можно. Иногда случались ремиссии, и тогда в квартире поселялась надежда. Тане она представлялась неким неопределенным, но, несомненно, живым существом, которое почему-то очень любит, когда три раза стучат по дереву.
Когда речь зашла о пересадке костного мозга, некоторое время на Таню смотрели с этой самой надеждой и как будто с любовью. Потом – с разочарованием: она как донор не подошла.
Родителями (особенно отцом) все вокруг восхищались: они борются, они не опускают рук, а главное – они вместе и поддерживают друг друга! Всем бы их мужество и упорство!
– Мама так и говорила: ну что ж, кажется, мы вылезли из очередной ямы. Попытаемся теперь забраться на эту гору.
(Тут мне прямо увиделись призраки этих когда-то вынесенных из квартиры альпенштоков. И Тане, кажется, тоже.)
– А какие отношения у тебя были с Андреем? Вы вообще виделись? Общались?
– Конечно, он же иногда по году, даже по два жил дома. Он меня не любил. Я его, кажется, тоже. Но при этом мы были довольно близки. Он говорил: «Тебе хорошо, ты можешь ходить везде, и помирать прямо сейчас тебе не надо. Вот почему это я, а не ты должна помереть? Можешь ответить?» И еще: «Ты знаешь, что там, после жизни? Я тоже не знаю. Но вот смешно: если там все же что-то есть и мы с тобой потом, после смерти там встретимся, то я буду молодым, а ты – сморщенной старушкой. Может, в этом и есть справедливость?»
Когда-то Андрей был шумным и резким, но в последние два-три года жизни стал язвительно-апатичным и с болезнью почти не боролся. За него боролись родители.
Иногда какой-то мимохожий психолог напоминал родителям: вообще-то вы не должны забывать, что у вас еще и дочь есть… Тогда на некоторое (непродолжительное) время фокус чуть-чуть смещался в сторону Тани: как дела в школе? Может быть, ты хочешь о чем-нибудь поговорить? Извини, что мы не можем тебе что-то купить или куда-то поехать, ты же понимаешь, у нас все деньги уходят на лечение…
Спасибо, хорошо, нет, спасибо, ничего страшного, – отвечала девочка.
Таня всегда неплохо училась, сама поступила в экономический класс, но в последние три года серьезно увлеклась современными спортивными танцами, танцует в ансамбле и даже думает о поступлении то ли на танцевальное отделение колледжа искусств, то ли в институт Лесгафта (физкультурный).
– С чем же ты ко мне? – спросила я.
– Как мне сделать, чтобы они сейчас от меня отстали? – спросила Таня.
– Пристают?
– Ага. Сначала вообще был просто домашний филиал морга: тихо, холодно, лампы и кафель. Потом они все туда ездили, ходили, в инете читали-писали…
– Куда?
– Ну, в эту их тусовку, где у всех все больные и более-менее «помиранцы», они же там все друг друга знают, за много-то лет, общаются, собираются, тусуются, шарики выпустить, свечечки зажечь и все такое… мемориальное…
А потом однажды я просто сама взяла и убрала все, что от Андрея осталось («Вынесенные альпенштоки!» – подумала я). Тогда они как-то отморозились, сходили куда-то, им там, видимо, сказали: ну, у вас вообще-то еще один ребенок остался. И вот. Теперь мне купили три платья и две юбки (я платья и юбки не ношу) и объясняют, что танцевать – это не профессия и нужно поступать на экономический факультет или уж на архитектурный, если мне искусство нравится. А когда я им прямым текстом говорю: отвалите! – они говорят: ты же понимаешь, что мы пережили… То есть я им теперь должна, что ли? Прямо не знаю, что и думать. Иногда думаю, что я, наверное, последняя бесчувственная сволочь, монстр какой-то…
– Могу ли я поговорить с твоими родителями?
– Не знаю, но я им скажу…
* * *
– Отстаньте от нее пожалуйста, – попросила я их. – У Тани было не самое счастливое на свете детство, но она его успешно пережила, встала на какую-то свою дорогу и пойдет по ней, делая свои ошибки, встречая потери и собирая находки. Она ничего вам не должна. А вы займитесь собой, съездите куда-нибудь отдохнуть, например в горы. Заведите новые знакомства в кругу, где никто не знает о постигшей вас утрате, не будет испытывать неловкости при общении с вами и не будет мучить вас бессильным сочувствием…
– Вы вообще понимаете, что вы говорите?! Мы потеряли сына…
– Понимаю вполне. Много лет у вас не было ни времени, ни ресурсов для себя, для отдыха. А теперь – есть. Кроме всего прочего, вам ведь надо заново выстраивать и отношения между собой – а это очень важная и трудная задача. Найти какую-то новую основу, потому что ни альпинизма, ни Андрея больше не будет. А когда вы решите эти свои проблемы, вы сможете по-новому взглянуть и на свои отношения с почти взрослой дочерью.
– Ну знаете…
* * *
– Вы им как-то не очень понравились… – усмехнулась Таня. – И это если мягко сказать.
– Что ж, неудивительно.
– Но от меня вам спасибо: они поутихли и как-то даже с опаской теперь на меня смотрят. А я сама подумала и поняла: никаких монстров тут никогда не было. И я не монстр, и Андрей монстром не был, и родители – тоже. Только знаете, мне кажется, что они теперь разведутся…
– Это не твоя зона ответственности. Они взрослые, сильные люди.
– Да, конечно. Но иногда ведь все равно хочется влезть… Вот, например, мама очень кошек любит. Но нам же нельзя было, когда Андрей…
– Разрешаю: посоветуй им открыть приют для кошек, попавших в трудную жизненную ситуацию. Это никак не будет напоминать об Андрее и альпинизме, но при этом все равно все время придется куда-то карабкаться.
– Точно! Так я и сделаю, – улыбнулась Таня.
А я подумала, что, кажется, вижу ее улыбку впервые за все время нашего знакомства.
Братья по муравейнику
– Витя, поздоровайся с доктором!
Неуклюжий сумрачный Витя буркнул что-то невразумительное, взгляд не поднимая, прошел, сел в угол, отвернулся от нас, секунд через двадцать еще и качаться начал.
Аутистический синдром в составе чего? РДА (ранний детский аутизм)? Ранняя детская шизофрения? Но это все не ко мне…
– Я знаю, что вы с аутизмом не работаете, – опередила мою реплику мать. – Мне нужен ваш совет по другому поводу. По поводу взаимоотношения детей.
– А! Так у вас есть еще дети? – догадалась я. – Младше Вити? (Если бы ребенок был старший, она бы его и привела для разговора.) И у него или у них сложности в построении контактов с братом-аутистом?
– У них-то как раз нету, – вздохнула женщина. – У нас есть.
– Ваш младший ребенок – кто? Мальчик, девочка? – уточнила я.
– Мальчик. И он старший.
– А почему вы его не привели?
– Это сложно. У вас второй этаж. Лестница… И он не мой…
Я почувствовала, что окончательно теряю нить разговора.
