– Вот! – сказала Соня. – Теперь я наконец все поняла. У меня была настоящая сестра, а не этот… задохлик. Я всегда это чувствовала. Как жаль, что она умерла…
Витя нарисовал шесть портретов Любы в ее дни рождения. По портрету на каждый год. Как если бы она росла вместе с ними. Рядом – торт с соответствующим количеством свечек. Повесил портреты на стену, у себя над кроватью. Соня хотела было их сорвать, но потом передумала.
– Это ты неплохо придумал, – признала она. – Но вот такое дурацкое платье она бы носить не стала. В брюках удобнее.
– Это только на день рождения, – сказал Витя. – Праздник же. Гости. И знаешь, что я еще подумал: когда у нас будет день рождения, мы теперь можем и ее день праздновать тоже. Мы же в один день родились.
– Да, – подумав, согласилась Соня. – Точно. И ты нарисуешь еще один портрет.
Теперь она иногда заходила в Витин угол и молча смотрела на Любины портреты. Часто говорила:
– Вот моя сестра бы, если бы она была жива…
Стала спокойнее – ведь появился человек, который точно принял бы ее, понял, разделил ее интересы, встал на ее сторону. Уверенность – сто процентов.
– Люба – ваша общая сестра, – говорила наученная мною мать. – Твоя, Соня, и твоя, Витя.
Витя молчал.
Потом однажды Соня застала его плачущим на кровати, под Любиными портретами. Обычно в таких случаях она высовывала язык и дразнилась: слезки, сопли, слезки, сопли! Витька – слюнтяй!
А в этот раз почему-то спросила:
– Ну чего ты опять разнылся?
Витя сел на кровати, вытер рукавом нос, собрался с мыслями:
– Ты все время говоришь: если бы моя сестра… Ну вот я и подумал: она же могла всякое любить. И такое, как я, – тоже. И если бы она была… она бы со мной сейчас в «Морской бой» сыграла. Я бы ей даже поддался, если надо. Но ее нигде нету… И мне так грустно стало… И одиноко…
Соня некоторое время стояла рядом и молча сопела. Потом неуверенно, словно пробуя слова на вкус, сказала:
– Ее нету, да… Но я же есть! Я могу сыграть с тобой в «Морской бой».
– Правда? – просиял Витя. – Давай скорей, пока ты не передумала.
– Но я тебя, плаксу, все равно в два счета обыграю!
– А это мы еще посмотрим!
* * *
Мать, рассказывая мне этот эпизод, плакала.
У меня тоже как-то подозрительно запершило в горле.
– Вы знаете, как вам теперь себя вести?
– Да! – весело откликнулся папа. – Как ежики из анекдота! О-очень осторожно!
– Именно! – подтвердила я. – И скажите спасибо Любе!
Незакрытый гештальт
– Ребенка вы решили с собой не приводить?
– У меня нет детей.
Обычно регистратура детской поликлиники людей без детей ко мне не записывает. Но всякое бывает.
– Простите, я обманул ваших клерков. Записал своего племянника, сына двоюродной сестры. Некоторым извинением мне может послужить тот факт, что проблема, с которой я к вам пришел, несомненно, проистекает из моего детства.
По возрасту – явно за тридцать. Невысокий, с мелкими чертами лица, нервический, с маникюром, в пестром шарфе и вообще как-то странно (с моей, разумеется, точки зрения) одет. Может, гей?
– Детей нет. А вообще семья есть?
– Нет и никогда не было. Есть девушка (что ж, значит, не гей), но она тоже говорит: пока ты с собой не разберешься…
Ох ты, господи… Я вздохнула и полуприкрыла глаза, собираясь в течение ближайшего часа слушать нечто в народно-фрейдистском стиле о том, какие сложные отношения у него были с матерью (с отцом, с ними обоими), и как у него от этого пострадала самооценка, и вот теперь вроде в жизни все есть, и все нормально, но вот он до сих пор ужасно страдает и никак не может начать или, наоборот, никак не может перестать, а иногда такое накатывает, что все кажется бессмысленным…
В общем, он, конечно, не туда попал, ведь есть специалисты, которые как раз такое и предпочитают и именно на таком собаку съели, – но что ж теперь делать, не выгонять же его!
– Ну рассказывайте, – предложила я мужчине, назвавшемуся Робертом.
– Мой дедушка был академиком. Мы жили очень обеспеченно по тем временам, и у нас была большая дача – участок, поросший соснами, за высоким забором, в курортном поселке. Я фактически жил там с мая по октябрь. Мои отец и мать постоянно ссорились и выясняли отношения. Она обвиняла его в том, что он женился на ней не по любви, а из-за доступа к материальным благам, а он говорил, что это как раз неважно, но вот то, что при таком отце она оказалась дурой, – это действительно стало для него сюрпризом. При всем этом родители вовсе не собирались разводиться (они и сейчас вместе), это у них был такой способ существования. Я же был тихим, мечтательным ребенком…
«Сейчас Гумилева процитирует, про колдовского ребенка», – подумала я. Не процитировал, но, в общем, все шло как я и предполагала. Я даже задремывать начала.
– Я прочел вашу книжку «Класс коррекции» (повесть про младших подростков, один из героев – инвалид-опорник. – К. М.), – сказал Роберт, видимо, заметивший мое состояние.
– Тогда, в детстве? – вежливо поинтересовалась я.
– Нет, сейчас, две недели назад, когда записался на прием.
«Поздновато что-то», – подумала я и приоткрыла один глаз, чтобы исподтишка наново оценить его моторику: вдруг он сам – хорошо реабилитировавшийся инвалид детства? С моторикой на вид все было в порядке.
– В сущности, до меня никому не было дела, и я часто оставался на даче с няней. Моя няня была, в общем-то, хорошей женщиной, но она пила. – Я открыла оба глаза. – Иногда воровала коньяк у дедушки в кабинете, иногда привозила что-то с собой из города. В поселковом магазине никогда ничего не покупала – шифровалась. Когда выпьет – мирно засыпала, а я ее не тревожил. Калитку и ворота няня предусмотрительно запирала, но я нашел доску в заборе, которая отодвигалась, и отправлялся в путешествия…
– Сколько вам было лет?
– В то лето – десять, хотя я был щуплым и выглядел младше. Но в то время свободно передвигающиеся по поселку дети такого возраста не вызывали ни малейшего удивления, это было в порядке вещей. Я много читал, жил в мире приключенческих книг и воображал себя отважным исследователем.
– Вы путешествовали в одиночку?
– Да, и это было проблемой: я был замкнут и не умел сам внедряться в детские компании, хотя мне, конечно, и хотелось. Плюс боялся, что кто-нибудь из детей случайно или намеренно выдаст меня взрослым, и тогда мои путешествия, скорее всего, сразу прекратятся. Поэтому я наблюдал из тени.
– И вот однажды…
– И вот однажды я набрел на высоченный глухой забор, огораживающий довольно большой кусок соснового леса. Не личная дача. Никакой вывески. Что же это? Военный объект? В курортном поселке? Когда мы с няней ходили гулять (такое случалось), я специально повел ее уже известной мне дорогой и спросил небрежно: а там что? «У-у! – сказала няня и погрозила мне пальцем. – Видишь, проход закрыт? Даже не думай! Там уроды живут!» Вы представляете, как взвилась моя фантазия?
