– Страшно… – прошептала Татьяна. – Волк ведь это…
– Какой волк? – удивился Сергий. – Собака воет.
– У нас в Заполье волки так выли. Лежишь зимой под одеялом, засыпать собираешься, а он как завоет, и кажется, прямо под окнами сидит и вот сейчас в дом влезет.
Сергию стало смешно.
– Что тебе этот волк сделает? Да и собака это, никакой не волк.
– Волк, – серьезно повторила Татьяна. – Волк всегда к несчастью воет.
Сергий вздохнул. Все у них к несчастью: волк в лесу завоет от голода или от тоски (а Бог их знает, может, они от радости воют?), выпь закричит – значит, кто-то умрет скоро, на порог наступать нельзя – несчастье в дом занесешь, если забыл дома какую-нибудь вещь и вернулся, нужно обязательно посмотреться в зеркало, спросишь у кого-нибудь, не смотрел ли прогноз погоды на завтра, так он уставится на небо и будет рассказывать, что если закат красный, то завтра быть сильному ветру, а если золотистый, даже если и с облаками, то погода будет ясная, а по пятому каналу опять все наврали, вы им не верьте. К роженицам, если кто-нибудь поумнее не догадается вызвать «Скорую» из райцентра, они вызывают бабку, которую зовут «акушеркой», хотя спроси у нее документ об окончании медицинского училища, она его навряд ли покажет, а потом этого же ребенка несут в церковь крестить – и не понимают, что это ведь язычество и мракобесие, все эти их бабки-«акушерки» и суеверия. И город – всего-то в ста шестидесяти километрах, на электричке – рукой подать. И непролазная грязь. Сергий вспомнил дорогу от Куровиц, на которой «Газель» Петра дважды увязла в лужах раскисшей глины. Волк снова завыл вдалеке – уныло, как будто жаловался на придвигающуюся зиму. Сергий погладил Татьяну по голове:
– Волк – тоже божья тварь, Таня.
Татьяна ничего не ответила, и Сергий еще несколько раз машинально провел ладонью по ее волосам.
Отец у Сергия помер рано, Сергий тогда оканчивал первый курс в академии, как раз шли экзамены, и он срочно приехал из города. На похоронах собралось много народу: отца в поселке любили, потому как едва ли нашелся бы человек, которому Петрович не вправил бы когда-то вывихнутого пальца, не вскрыл бы нарыва и не выдернул посреди ночи вдруг разболевшегося зуба. После похорон отец Александр подозвал Сергия и отвел в сторону:
– Ну что, постигаешь науку?
– Постигаю, – кивнул Сергий.
– А ну-ка…
– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя… – начал Сергий медленно и тут же подосадовал на себя: взрослый же уже человек, в академии учится, а перед отцом Александром – все равно что школьник, как будто экзамен ему сдает.
Отец Александр послушал немного, потом засмеялся, пренебрежительно махнул рукой. Сергий замолчал.
– Отец твой многогрешный был и, надо сказать, в Бога вот ни на столько не веровал.
Сергий молчал, не зная, что ответить, и во все глаза смотрел на отца Александра, возвышавшегося над ним всем своим богатырским ростом. Судя по запаху, с утра батюшка немало принял на грудь.
– А ты его все-таки не стыдись… – Александр мотнул головой, будто пытаясь поймать какую-то ускользавшую мысль.
– Да я и не стыжусь, отче…
– Не стыдись, – упрямо повторил отец Александр, как будто Сергий ему возражал. – Ибо никто из нас не в силах постичь Божьего замысла. Видел, сколько пришло-то?..
– Видел…
– Весь поселок пришел. – Александр повернулся, поглядел в сторону кладбища. Некоторые еще оставались подле свежей могилы, говорили о чем-то вполголоса – должно быть, обсуждали покойного. Взгляд Сергия остановился на неподвижной, маленькой фигурке матери, стоявшей у самого края могилы. Жаль ей было отца? Он ее, бывало, и бил – не больше, правда, чем другие бьют своих жен, а бывало, и жалел – по-своему, без ласкового слова, так только, погладит ладонью по голове или приобнимет за плечи, встряхнет легонько и скажет, мол, не куксись, на том свете все отдохнем, – а все-таки жалел. С новой фельдшерицей, умевшей только прописывать от всего подряд обезболивающее и отправлять в райцентр, мать потом не сработалась, прожила после отца недолго и не застала ни Сергиева венчания с Татьяной, ни его рукоположения в священники. Татьяна бы ей, наверное, понравилась.
– Вот так… – задумчиво произнес отец Александр. – Батя твой мне как-то занозу из глаза вынимал. Вон, видишь?
Он наклонился к Сергию, обдав его крепким перегаром, и оттянул пальцем нижнее веко – на самом глазном яблоке внизу виднелся тонкий белый шрам. Сергий вздрогнул.
– Дрова колол, – пояснил Александр, – щепа прямо в глаз и отлетела. Думал – всё, окривел на всю оставшуюся земную жизнь… да еще и потер с перепугу, она так вглубь и ушла. – Он выпрямился.
– И отец что, вытащил?
– Я к нему бегом тогда побежал… Петрович удивился, меня увидев: я же никогда ничем не болел, сохранил Господь… а тут прибегаю, глаз открыть не могу, слезы текут, говорю что-то, а что говорю – сам не знаю… Я тогда сильно испугался, прости Господи. И он вытащил: усадил меня на табурет, лампочкой в глаз посветил, взял пинцет и за секунду вытянул, альбуцидом закапал и домой отпустил. – Отец Александр помедлил, подумал еще о чем-то. – А с исповедью меня к черту послал.
– Так как же он… без исповеди? – пробормотал Сергий растерянно. – Так без исповеди и причастия и отошел?
– А что ему! – Александр снова махнул рукой – у него была привычка в разговоре взмахивать рукой перед носом собеседника. Говорили, однажды он, беседуя с одним игуменом, так же точно махнул рукой и действительно задел его по носу, и старенький игумен сильно обиделся. – Что ему твоя исповедь!
– Да ну как же…
Сергий попытался было отстраниться от отца Александра, чтобы тот и его не задел по носу, но Александр вдруг положил большую ладонь ему на плечо и сжал пальцы, так что Сергий поморщился.
– Молодой ты еще, Сергий. Бог – Он не только в молитвах. Бог в делах человеческих.
«…и Его же имя паче всякаго имене призываем, даждь нам, ко сну отходящим, ослабу души и телу, и соблюди нас от всякаго мечтания…»
Сергий прислушался. Татьяна дышала ровно, как будто все-таки уснула, хотя он никогда не мог понять, спит жена или только лежит с закрытыми глазами и думает о чем-то своем. В окно ударили первые капли дождя – одна, вторая, потом сразу несколько подряд, и застучал, затарабанил по стеклам и крыше тоскливый сентябрьский ливень.
Когда Сергий окончил академию, ректор долго не хотел отпускать его.
– Ну куда ты поедешь? Давай хоть в Сусанино тебя направим, там батюшка хороший, и ему давно нужен помощник. А? Соглашайся, Сережа…
– Отпустите в поселок, владыка, – заупрямился Сергий. – Буду отцу Александру помогать.
– Тьфу ты, прости господи, – ректор перекрестился. – Куда тебе к этому пьянице? Ты на себя-то посмотри, тебе нужен духовный наставник мудрый и душой мягкий, который тебе никогда грубого слова не скажет, а у Александра что ни слово, то грубое или вообще… матерное.
