В довершение картины Гога снова продемонстрировал посмертную фотографию Ирины на своем мобильном, а Дайна достала из-под стола все еще вызывающий абонента с именем «отец» мобильник и положила его на столешницу.
Пятак все, конечно же, понял, с трудом проглотил вставший в горле горький ком. И при этом он молчал.
– Может быть, раньше вы и не попадали в поле зрения полиции, а теперь-то уж точно все вместе взятые находитесь под постоянным прицелом правоохранительных органов, – показав липовые вероятнее всего полицейские корочки, тут же принялся наседать на Пятака Гога. – Ну, сами понимаете, прослушка телефонов, круглосуточная слежка и все такое прочее. Это в наше неспокойное время все вполне осуществимо. Конечно, может быть какие-то старые ваши дела мы отследить и раскрыть уже не сможем, но зато теперь уже стопроцентно будем уверены, что ничего подобного никогда в будущем уже не случится. А навести справки обо всех ваших особо одаренных учениках на самом деле не составило какого-то большого труда. Это уже, как говорится, дело техники. Так что, можно сказать, преступный бизнес ваш окончательно накрылся медным тазом.
Дайна знала, что Гога Пятаку врал, никаких справок он навести за это короткое время еще просто вообще даже не успел, но врал он, как говорится, очень даже убедительно. Видимо, сказывался прежний опыт работы в уголовном розыске. А может быть и нет. Может быть, он в тот самый момент самым настоящим образом импровизировал.
– Сейчас-то вам от меня что надо? – выслушав всю эту тираду, устало поинтересовался у Гоги Пятак. – Тем более, что, как вы сами говорите, вам уже все известно.
– Вот, сразу видно, что вы никогда ранее не общались с представителями правоохранительных органов, – загадочно прищурился Гога и весело добавил: – А чистосердечные признания-то еще никто вроде бы и не отменял! Пишите! – потребовал он. – Все пишите! Имена, телефоны, явки… И чем подробнее, тем лучше. А также не забудьте указать фамилии своих жертв.
И в подтверждение своих слов он положил перед Пятаком чистый лист бумаги и ручку.
К этому времени солнце уже скрылось за горизонт, хотя и было еще достаточно светло.
В ретро-парке ВДНХ тут же зажглись яркие фонари.
– Так вы хотите, чтобы я вам все на бумаге изложил? – глядя на этот чистый лист, немного разочарованно удивился Пятак и снова полез в карман.
О чем-то раздумывая, он принялся жевать свой этот неизменный арахис.
А Дайна пнула Гогу под столом по ноге, чтобы не терял бдительность, а то мало ли чего, а сама при этом напомнила Пятаку:
– Я же вам говорила, что вы страшный человек.
– Говорила! А я с этим и не спорю, – тут же пожал он плечами. – И тогда не спорил, и сейчас не спорю.
– А знаете почему? – был от Дайны ему новый вопрос.
Надо сказать, в этот самый момент ее просто будто бы прорвало. Это в прошлый раз, будучи при разговоре с Пятаком совершенно одна, она его страшно боялась, а теперь, при Гоге боязнь мгновенно прошла, осталась одна только жгучая ненависть и неприязнь. Дайна от этого самого неприятия даже на «ты» в разговоре с Пятаком неожиданно для себя в какой-то момент вдруг перешла, хоть Пятак и был гораздо много ее старше по возрасту.
– Ну и почему же? – бросив в рот пару новых ядер арахиса, спросил он у нее.
– Ты страшный человек не только потому, что много невинных человек на тот свет отправил. Но еще и потому, что своим ученикам жизнь испортил и самым настоящим образом их судьбу погубил, с самого юного возраста научив добывать деньги таким вот преступным способом.
– Ну, в общем, тоже ни капли не спорю, – снова согласился с нею Пятак.
Выглядел он при этом совершенно спокойно и вроде бы как даже безучастно, будто бы никогда в жизни не совершал никаких жутких преступлений и отвратительных деяний.
– Ты же сам говорил, что бессемейный и бездетный. И именно тех, кого ты вроде как принял в свою семью, навсегда же и погубил. Разве ж так поступают со своими детьми и вообще с родными людьми?
Наверное, Дайна и в самом деле не должна была читать ему все эти нравоучения, тем более, что для того имеются получающие зарплату из федерального бюджета судьи и прокуроры. Но Дайну в этот момент просто распирало от разного рода негативных эмоций, а также и от этого его показного спокойствия и равнодушия. Может быть, если бы Пятак прямо тут же бы покаялся, Дайна отнеслась бы к нему совершенно по-другому.
Но Пятак был внешне совершенно невозмутим и абсолютно спокоен. Или только делал вид, что спокоен.
И хоть лично он ничего плохого Дайне не сделал, у нее на сердце все еще кровоточила рана от предательства того человека, которого она совсем недавно назвала своей лучшей подругой. И эта самая лучшая подруга не только предала, но еще и несколько раз самым настоящим образом пыталась убить.
Пятак тем временем кинул в род еще пару ядер арахиса, но прожевать и проглотить их не смог, подавился. Видимо, не смотря даже на внешнюю эту свою невозмутимость, горький ком у него в горле все же стоял, хотя он всеми силами и старался никак не выказать своих эмоций, скрывая их за этим самым показным своим равнодушием.
Пятак захлебнулся, после чего тяжело вздохнул, и некоторое время молчал. Теперь он уже, наверное, в полной мере осознал, что для него и для его учеников все закончилось. Дайна думала, что еще минута и он в самом деле разрыдается или покается. И это, на самом деле, тоже было бы лучше всего, так как свидетельствовало бы о том, что что-то человеческое в нем еще осталось.
Но Пятак не заплакал и не покаялся, усилием воли подавил нахлынувшие на него вдруг эмоции, моментально взял себя в руки и внешне снова сделался очень спокоен.
– Ну, значит, все! – пробормотал он наконец, после чего бросил себе в рот еще пару ядер арахиса и все с той же равнодушной грустью уставился в голубое еще, но уже в достаточной мере потемневшее небо.
Дайна смотрела не него и не очень-то понимала, о чем это он вообще говорил в этот момент. Может быть собирался с мыслями перед тем, как начать излагать на белом листе чистосердечные признания?
Через минуту или две, он как-то окончательно кивнул головой и повторил:
– Все!
– Что все-то? – глядя на него, усмехнулся Гога и подвинул ему чистый лист и ручку. – Пишите столбиком имя убийцы и напротив него фамилии жертв.
Но Пятак ему ничего на это не ответил, к листу и ручке даже не прикоснулся.
Он снова полез в карман, достал этот свой излюбленный арахис и снова бросил пару ядер себе в рот.
И сразу же после этого зубы его как-то странно скрежетнули, будто вместо арахиса ему попался камешек, что, кстати, в самом деле достаточно часто случается с этим продуктом. И сразу же после этого Пятак откинулся на спинку стула и забился в конвульсиях. И вдобавок изо рта у него обильно пошла пена.
– Он цианид принял! – истерично закричал Гога, вскочил и хотел была что-то предпринять, наверное, оказать какую-то первую медицинскую помощь, да только это уже было совершенно напрасно.
