– Это какая-то ошибка, гражданин следователь, – с трудом выговорила она помертвевшими губами. – В нашей семье нет и не может быть изменников.
Боже… Неужели Карл?! Где он сейчас? Вчера пришло письмо из Сумской области – он там в командировке. Все как обычно: тетрадный листок дышал нежностью и заботой – «Родные мои Марийка и Лоринька!..» Писал о работе, о людях, о встречах, спрашивал, что привезти… Но пока письмо шло, всякое могло случиться… Она похолодела.
– Вот как? А кем вам доводится гражданка Петрова Елена Васильевна, 1905 года рождения, в девичестве Кузьмина? – лейтенант госбезопасности вперил в нее тяжелый, холодный, немигающий взгляд.
– Сестрой. Родной сестрой, – будто не она отвечает, будто какой-то равнодушный кукловод дергает за ниточки. Леля! Они же несколько месяцев назад встречались – все было хорошо! И Ларочка, дочка ее, совсем взрослая, барышня уже. Слава богу, что не Карл! Господи, о чем я думаю?!
– Сестра… очень хорошо… Значит, вы утверждаете, гражданка Кузьмина, что сестра ваша никогда ничего порочащего советскую власть не говорила?
– Никогда, – в голосе появилась твердость.
– Ну что ж, прекрасно, прекрасно… А скажите, гражданка Кузьмина, с вашим зятем, Виталием Ивановичем Петровым, вы близко знакомы? – холодный взгляд так же неподвижен, сверлит насквозь. «Как удав на кролика!» – подумалось неожиданно. Тьфу, черт, что за метафоричность в такой момент. Вот оно, профессиональное!
– Не очень, – Мария равнодушно пожала плечами. – Сразу после женитьбы он увез ее в Бодайбо, виделись мы довольно редко, на семейные встречи он приезжал раза три, не более.
– Да-да… А о деле Бодайбо вы не слышали? О злоупотреблении многих руководящих работников служебным положением? И о том, что вашему родственнику крупно повезло – его просто перевели управляющим в ГлавГрузиязолото?
– Слышала, конечно – мы с Еленой виделись в прошлом году.
– Отлично, отлично… А во время встреч о чем вы разговаривали с гражданином Петровым?
– О разном разговаривали. Виталий Иванович – человек образованный, у него прекрасная коллекция живописи. Об истории, о культуре много беседовали.
– Ага… А о своих связях с иностранной разведкой гражданин Петров никогда не упоминал?
– Да вы что? Это, простите, абсурд! – от нелепости вопроса ей стало смешно. Ну да, жулик еще тот Лелин благоверный, игрок, но какая там разведка?
– Абсурд, говорите? – криво усмехнулся следователь. – А вот если я вам сообщу, гражданка Кузьмина, – он навалился всей грудью на разделявший их стол и почти вплотную приблизил к ней свое лицо (прыщавый какой, фу!), – что супруг вашей сестры, Виталий Иванович Петров, 1900 года рождения, изобличен как активный участник антисоветской организации и обвинен в шпионаже в пользу Англии? Вам и тогда будет смешно?
Бред… Не может этого быть! Что же будет с Лелей, с Ларочкой? Она молчала. То, о чем они слышали по радио и на митингах, читали и иногда писали сами, коснулось ее семьи, сестры.
– Вы хотите спросить, что теперь будет? – этот страшный человек будто читал ее мысли. – С гражданином Петровым уже ничего, – лейтенант гадко хихикнул. – Он получил по заслугам: был приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение.
– А… а Леля? Елена? Что с ней? – Марии стало по-настоящему страшно. Липкий пот стекл по спине, пальцы противно дрожали.
– Следствие по делу гражданки Петровой Елены Васильевны еще не закончено, и вы могли бы помочь ему. И себе, – с нажимом добавил он.
– Мне нечем вам помочь, правда. Послушайте… моя сестра – честнейший человек, я в этом глубоко убеждена. А у меня грудной ребенок.
– Да, нам это известно. Вот о ребенке и подумайте, гражданка Кузмина. И знаете, я ведь вам верю. И думаю, если вы отречетесь от родственников – врагов народа, это будет правильным шагом.
– Родственников не выбирают, гражданин следователь.
– Воля ваша. Но вы бы подумали все же… Идите. И если вдруг что-то вспомните, сразу же сообщите.
– Да, конечно. Спасибо.
– И вот еще что. Вы ведь замужем за немцем?
– Да, – она подобралась, будто волчица, приготовившаяся к прыжку.
– Позвольте дружеский совет, Мария Васильевна, – голос лейтенанта потеплел, стал вкрадчивым. – Разведитесь. Времена тревожные, случаев шпионажа в пользу иностранных разведок много. Вы ведь русская женщина! Брак гражданский, нигде не зарегистрирован – только вещи собрать…
– Это исключено. Я очень, слышите, очень люблю своего мужа! До свидания.
С трудом поборов искушение запустить в этого жуткого доброжелателя графином и изо всех сил хлопнуть дверью, изображая максимальную невозмутимость, она на ватных ногах добралась до дома.
Приходящая домработница Клава, славная деревенская деваха, укачивала Лориньку:
– Корабли-и-и, о, як горели бу-у-ухты,
Привезли тропические фру-у-укты…
– Оякорили, Клавочка…
– Че?
– Оякорили, а не «о, як горели». Не бухты горели, а корабли оякорили их, то есть бросили якоря.
– Ай, да мне без разницы, красивая песня. Марь Сильна, а чей-то на вас лица нет? Случилось что?
– Нет. Все хорошо, Клавочка, я просто устала.
– Да вы ложитесь, я еще с ребеночком посижу, а хотите – мы погуляем, а вы отдохните.
– Конечно, спасибо тебе.
Мария упала на кровать и уставилась в потолок. «Хаос, Машенька, такой хаос будет!» – вспомнились слова бабушки. Хаос… Страна идет вперед, везде гигантские стройки, стахановское движение вот… «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живется, работа спорится… Если бы у нас жилось плохо, неприглядно, невесело, то никакого стахановского движения не было бы у нас». Ведь это правда! Сталин мудрый, справедливый, он действительно провидец. Все, что обещает в своих речах, сбывается. С каким энтузиазмом народ работает, едет осваивать тайгу и пески! Разве есть еще в мире такая страна?! Тогда почему арестовывают невинных людей? Почему сегодня ее пытались заставить предать самых дорогих и близких? В измену Елены и Виталия Ивановича было поверить так же невозможно, как во вредительство соседа Коли, в антисоветскую пропаганду их коллеги Грини – остроумного, обаятельного, замечательного журналиста, в умышленное искажение портрета Буденного в прошлогоднем номере «Волжской коммуны». Как они с Карлом ни крутили газету, не нашли сходства звезды на его рукаве с фашистской свастикой. А первый секретарь обкома Павел Постышев углядел… Обвинили фотографа и типографского работника. Может, Гриня был прав, когда за неделю до своего ареста выразил предположение, что Вождь ни о чем не знает, что его обманывают?..
– Тихо, тихо, родная, не надо, услышат соседи. Я тоже не верю и никогда не поверю в вину твоих родственников. А ты умница, что не отказалась от сестры.
