– Поттс, ты клялся, что дочка Кролика Роджера делится с тобой личной информацией. Она не упоминала, кто тайно спонсирует ее чокнутого папашу? Судя по всему, пришельцы.
– Она не разбирается в подобных вопросах, она же девушка, – раздался напыщенный ответ новенького.
– Тони, как тебе такое заявление? Оливер Поттс страдает мизогинией
8. Стоит заняться его просвещением, как думаешь?
Стоп. Оливер Поттс. Потти-Поттс… Это он, что ли? Фанат Бэмби? Тони недоверчиво усмехнулся. Надо же, как удачно заехал.
– Думаю, я обязательно присмотрю за Оливером, – сухо ответил он и перехватил взгляд этого безобидного кретина, который и двух секунд не выдержал, уставившись на свои сложенные руки. Не конфликтный, тщеславный. Теперь будет втирать знакомым, что вращается в верхних слоях городской атмосферы.
Убогое зрелище.
Перед уходом Тони остановился рядом с ним и вежливо уточнил:
– Надеюсь, ты хорошо изучил устав клуба прежде, чем заплатить ежегодный взнос.
– Да, конечно, – расправляя плечи, ответил Поттс.
– Напомни, что там в пункте №3?
Оливер начал крутить вычурный перстень на мизинце. Притворялся, что размышляет. Тяжело давалось. Так и не придумав умного ответа, он вскинул руку к воротнику темной рубашки, и в запонке на манжете сверкнул мелкий бриллиант.
М-да. Далеко пойдет Потти-Потс. Подчиненные будут его ненавидеть.
– Не знаю… не уверен, – сдался он.
Тони разочарованно вздохнул.
– Какой ты невнимательный. Тебя в ООН потом не возьмут с таким безответственным отношением к бюрократии. – Он ступил еще ближе, нарушая личное пространство, и, глядя мимо парня, холодно произнес: – Правило №3. Не трогай чужое. Запомнил?
– Да.
– Что – да?
– Запомнил, сэр. – И голос елейно-резкий, как и его тошнотворная туалетная вода.
Ну давай, сорвись, я же вижу, что ты меня ненавидишь. Ты еще как хочешь потрогать чужое.
Поттс несколько секунд разрывался между злостью и осторожностью. Победило желание вписаться в тусовку. Жаль.
– Свободен, – отпустил его Тони, и тот, пытаясь сохранить остатки достоинства, молча убрался. Это вам не Бэмби-Джун, которая убила бы болотным взглядом в ответ на вызов.
Кстати, о ней. О сладкой мечте Потти-Потса. Тони позвонил ей, но Джун не ответила ни сразу, ни через пять минут, когда он уже сидел в машине. В солнечном сплетении будто ледяным ножом провернули. Вдруг представилось, что Джун нигде нет. Паскудное ощущение, сразу перехотелось устраивать ей разборки, да еще в кинотеатре.
Хоть бы она была там…
Он нормально вдохнуть не мог, пока не увидел ее наконец. Джун стояла в очереди за попкорном. Будто почувствовав его присутствие, она стащила шапку, встряхнула копной кудрей и помахала ему, широко улыбаясь.
Знала бы она, какой у него в этот момент сумбур в голове творился. Тони подошел к ней, отогнав беспричинную тревогу, сграбастал в объятия, как последнюю надежду, и потерся губами о ее висок.
– Привет, Бэмби.
– Привет.
– Ты не отвечала.
– Батарея села.
– Ясно… Как ты?
– Лучше всех.
– Ты ведь расскажешь, если тебя кто-нибудь обидит?
В ее больших зеленых глазах отразилось замешательство:
– Конечно.
«Минус один» в ее статистику вранья.
Успокойся, Тони, все хорошо.
Да, конечно, все хорошо… Но не то, чтобы очень. Ибо с этой минуты стало трудно отпускать Джун, даже на пару часов. Казалось: стоит закрыть глаза, досчитать до трех – и она исчезнет, с ней что-нибудь плохое случится.
Тони каждый вечер возвращался домой с цветами, хотя их и так было полно в Иден-Парке. Каждую ночь засыпал, сжимая правое запястье Джун, просыпался, обнимая ее, – и не мог убедить себя, что все хорошо, великолепно и расчудесно.
Какой смысл бояться будущего? Это нормально, если Джун однажды уйдет. Нет ничего вечного, лето тоже заканчивается. И все, что остается, – просто держать ее за руку, пока она не ускользнет.
Да, логично, кто же спорит. Но Тони медленно сходил с ума, накручивая себя. Потому что хотел навсегда, а так не бывает.
Пятница, 2 декабря, Свидание №28. Иден-Парк.
Джун
– А это что такое? – шепотом спросила Уитни, сидя в кресле-качалке, которое подарили Элизе, дочке Генри. Кресло было с приделанными по бокам дополнительными сиденьями для малышей.
Джун нахмурилась:
– Штуковина для отслеживания активности ребенка, ее на одежду цепляют.
Уитни повертела небольшой гаджет в руке и вернула обратно в большую корзину с разной мелочью для новой мамы.
– А это что?
– Удлинитель для крана.
– …какая странная ложка, – прошептала Фрейя, которую тоже увлекло изучение подарков. Она приехала вовремя и очень легко влилась в общую атмосферу благожелательности. Гостей собралось немного, все свои: человек двадцать, включая мистера Кларксона и работников Иден-Парка, которые жили на территории поместья.
Пару лет назад Элиза вышла замуж за местного кондитера – одного из братьев-близнецов, которых родители то ли в шутку, то ли всерьез назвали Моби и Дик. Элиза была женой Дика и жила всего в двух милях от Иден-Парка. Временно они перебрались в дом Генри, стоявший у Речных садов, чтобы не оставаться в изоляции с ребенком.
За пять дней, которые Элиза провела в поместье после выписки из роддома, она успела соскучиться по внешнему миру, и сейчас, довольная, сидела на кушетке и с блаженным выражением веснушчатого лица наблюдала за людьми. Ребенок спал в большом переднем кармане ее специальной теплой толстовки, как кенгуренок.
Элиза съела ломтик овощного рулета, отставила тарелку и осторожно вытянула ноги, чтобы размять.
– Как же хорошо, – сказала она, поправляя шапочку на голове спящего ребенка. – Спасибо вам еще раз. За приют, за прием, за подарки. И, пользуясь моментом, хочу сделать объявление… Мы долго выбирали имя и решили, что назовем нашего сына Фрэнк. Надеюсь, он будет таким же добрым и счастливым, каким был большой Фрэнк.
Тони, стоявший посреди просторной комнаты, растерянно сунул руки в карманы брюк.
– Это… лучший подарок, который ты могла сделать Иден-Парку, Элиза, – сказал он и сразу нашел взглядом Джун. Он теперь постоянно проверял, на месте ли она. Звонил по сто раз на день без причины, чат в мессенджере давно превратился в бескрайнее полотно сообщений.
Джун чувствовала, что его постепенно накрывает осознанием того, что Фрэнк умер. Тони устал терять близких людей. У него сдавали нервы. Она не знала, как помочь, могла лишь отвечать на звонки, даже во время занятий.
