— Послушай, принцесса, — тяжело вздыхает, прикрывая веки. — Обида и злость — плохой советчик. Стас говорил ты уникальная. Смелая, сильная и умная. А ведешь себя, как обыкновенная вздорная баба.
Ну, все.
Вот теперь я наброситься на него готова. С кулаками.
Они, значит, — благородные джентльмены, а я — баба просто вздорная!
А, ну конечно! Они же мужчины! Самцы! Альфа-самцы! Им можно все, а наша роль, — смиренно терпеть и радоваться, что нам уделили внимание! Вот, как Вика, например! Она так и живет!
Глава 67
Только я — не те, к каким они привыкли. И терпеть такого не стану!
— Я не вздорная баба, Роман! И я не позволю…
— Послушай, что я тебе скажу, принцесса, — обрывает, даже не дослушав. — Его женитьба — не моя тайна. Он сам тебе все расскажет, если так решит.
Сам. А вот это мне уже не нравится.
— Так ты не спрячешь меня? Вернешь обратно к Стасу?
— Почему? Увезу и спрячу. Если ты так решишь. Но сначала все-таки послушай. Если ты и правда такая уникальная, как решил с каких-то херов Стас, хоть я и говорил ему, что таких баб не бывает, то услышишь.
— Стас был женат, когда начался этот аукцион. И что? Бросил все дела, примчался, как угорелый. Чтобы тебя выкупить.
— Но…
— Но продавать должны были просто ожерелье, да? Это хочешь сказать? Все вышло случайно?
— Ни хрена, София. Твой отец оставил по себе долги. До хера долгов. Разных. Денежных. И тех, что деньгами не выкупаются. Многим насолил. Многих уничтожил. Я не осуждаю. Если ты слабак — туда тебе и дорога. На дно. Но отомстить многие хотели. Знаешь, как в таких случаях поступают? Когда долгов много, а нечего взять? Тогда, принцесса, девки расплачиваются. За долги эти. Сочные, спелые, сексуальные девки. Как ты. Жены, любовницы, дочери. И трахают их до посинения, пока не надоест. А после на толпу пускают, охране своей отдают. Пока до смерти не затрахают. Пока на помойку не вышвырнут покалеченных и никому уже тупо ненужных.
— Ты думаешь, они там, на аукционе этом, за стекляшками, за мазней всякой собрались? Нет, принцесса. За тобой они туда пришли. И все знали, что главным лотом ты будешь. И поверь. Никто бы с тобой не возился. Скрутили бы, или уколом усыпили. Очнулась бы в подвале где-нибудь. Наложницей. Подстилкой. Никто бы не спрашивал. Никто бы не возился. Трахали бы во все щели. Днем и ночью. Строптивой была бы — избивали. Есть и пить бы не давали. Как шелковая бы стала.
Съеживаюсь, слушая все эти страшные слова. Жутко. Поверить трудно. Те, с кем отец общался? Кто ему в глаза заискивающе заглядывал?
Но… Это может быть правдой. Понимаю, что может. Совсем я этих людей на самом деле не знала.
— Это жесткий мир, принцесса. Жестокий. До таких высот, как твой отец и люди эти просто так не взлетают. Тут кровь. Криминал. Тут по трупам идут. Поверь, с тобой бы сделали такое, чего ты в страшном сне не представляешь. А Стас этого допустить не мог.
— И в доме своем, когда тебя поселили, — о жене он разве думал? Мог бы спрятать, как любовницу. Как постыдную тайну, чтоб не узнал никто. Нет, он же тебя напоказ всем выставил. В дом, как равную, как хозяйку поселил. И по приемам водил, в свет вывел, — чтобы всем показать, ни хера ты не наложница. Не подстилка, которую он выкупил член свой ублажать. Чтобы тебя, принцесса, даже в мыслях этой грязью не марали. Чтобы все поняли — ты его женщина. Не шлюха, которую он выбросит, когда наиграется. Чтобы подумать никто не мог тебя зацепить хоть чем-то.
— А потом? Когда тебя собой прикрыл — тоже о жене думал? Если б о ней, то в живых бы старался остаться. Прикрылся бы тобой. За жену ведь ответственность мужик несет. Только ни хера об этом он не думал, София. Все делал, чтобы тебя спасти.
Холод пробирает изнутри.
И верю, и не верю.
Если бы только все это было правдой! Но…
— Почему тогда не сказал? Зачем в тайне держал?
— Может, потому что знал, что слушать не станешь? Упорхнешь?
— Послушай, София. Это не моя тайна, его женитьбы. Не могу я тебе рассказать. Да и не стоит тебе в это влезать. Поверь. Не стоит. Я отвезу тебя туда, где Стас найти не сможет. Сможешь нормально жить. Без него. Но ты подумай. Хорошо подумай, принцесса. Может, у тебя хватит смелости и силы дать вам обоим шанс? Посмотреть ему в глаза и спросить обо всем, что для тебя так важно? И понять правду. На это силы надо больше, чем просто поднять голову, когда в тебя плюют. Больше, чем подняться, когда тебе врезали под дых. Намного больше. Есть она в тебе, сила эта? Или Стас все-таки ошибся?
— Мне надо подумать, — выдыхаю, оглушенная всем, что он сейчас сказал.
Глава 68
Отхожу к бортику, глядя на плывущие под нами волны.
А перед глазами картины.
Каждый миг. Все жизнь. Все, где он. Стас. Ненавистный и любимый Стас Санников.
Тот, кто предал?
Или тот, кто спас?
Роман в чем-то прав, даже если и неправда про аукцион.
Он защитил. Не прятал. Не брал силой. Не принуждал. В свет вывел, в доме поселил.
Если бы любил жену, так бы не поступил. Никогда. Разве что нервы ей хотел пощекотать. Разве что он муж, но нелюбимый.
Но ведь тогда, когда телом своим накрыл — не думал о своей Дарье. И в свет вывел, правда, всем дал понять, что я не шлюха и не наложница. И когда с фирмой этой разбирался, на себя угрозу взял.
Мог бы и не делать. Выяснить. Что не на него покушались и расслабиться.
Правда. Все правда. Мужчина должен думать о безопасности любимой женщины. Ее защитить.
И смерть от выстрела никак не вписывается в безопасность жены. Никак. И фирма эта, за которую убить хотели.
Но…
Я боюсь, Роман и в этом прав.
Боюсь посмотреть в глаза. Услышать другую правду. Что ее он всегда любил и любит. А я — так. Просто замена. Просто страсть. Бледная копия его истинной женщины, настоящей любви.
Хватит ли мне силы?
Услышать эти слова?
Но…
Если я ошибаюсь?
Если сейчас сбегу, никогда не узнаю правды. Никогда.
И, если есть хотя бы крохотный, малейший шанс, что его слова, его глаза не врали… То я сейчас убью его, этот пусть совсем призрачный шанс. Убью. Уничтожу навсегда. Навечно.
Больно.
Как же больно!
Представить себе, как смотрю в его, такие невозможно любимые глаза!
А они пылают холодом. Ледяным металлом.
Навылет сердце простреливает. Как только представлю, что скажет мне самое страшное. То, что убьет меня окончательно.
