прокрутила вниз страницу с именами тех, кто на снимке.
Я вводила их по очереди в строку поисковика. И с каждым новым именем дышать становилось все больнее. Так бывает, когда понимаешь, что совсем скоро узнаешь нечто, что навсегда изменит тебя саму. Бесповоротно взорвет твой мир. Я чувствовала, что уже никогда не стану прежней после того, как узнаю эту самую проклятую правду. Но точка невозврата пройдена. Уже поздно останавливаться. Теперь только до конца. С широко открытыми глазами.
Увидела фотографию, от которой сердце замерло и перестало биться. На какие-то доли секунды перед глазами стало темно… а потом снова начали появляться краски. И имя. Оно прыгало перед глазами, плясало дьявольский танец. Буквы вытягивались в разные стороны.
Константин Туманов.
А потом я погрузилась в нескончаемый кошмар, из которого, наверное, уже никогда не будет выхода. Не всегда нужно искать правду, она может оказаться чудовищней самого жуткого кошмара.
Едва я вбила это имя в поиск, как на меня обрушилась вся моя Вселенная. Я чувствовала эти удары камней по голове, в грудь, по ребрам, по лицу. Необратимость. Свинцовыми рваными осколками прямо в сердце.
И я вздрагивала от каждого прочитанного заголовка. От каждого снимка. И везде он. Везде его лицо… Не похож он на себя. Одни глаза, больные, отчаянные глаза. Только их можно узнать. Я отрицательно качала головой, сжимая пальцами виски, захлебываясь каждым вздохом. Этого не может быть… Он не может быть убийцей. Не может быть монстром, который вырезал всю свою семью. Он не похож! Нет! Я бы поняла! Я бы почувствовала… А разве не чувствовала? Разве не ощущала тот мрак, что он излучал? Разве мне не бывало иногда дико от того, что он писал и что я видела между строк? Но меня влекло в него. Влекло с такой неудержимой силой, что я реально сходила по нему с ума.
Я же видела эти рисунки с девочкой… я видела, сколько в них ужаса и боли. Глаза бегали по строчкам статей, комментариям прокурора и адвоката. Его фотографии в газете. Везде боль и отчаяние. И ответы… все его ответы. Неужели я влюбилась в чудовище? Я не могла… я должна была почувствовать. А потом имя адвоката, и по телу прошла дрожь, так похожая на удар током. Стиснув челюсти, листала дальше. Пока не прочла о том, что его осудили и признали невменяемым. Отправили на принудительное лечение в психиатрическую клинику. Это был триумф Дмитрия Белозерова, не позволившего посадить душегуба и подарившего ему, как минимум, три года спокойной жизни вне стен тюрьмы. Люди проклинали Туманова и желали ему смерти в лечебнице, а улыбка Димы не сходила со страниц газет.
Следующая статья рассказывала о побеге жуткого убийцы из тюрьмы и о том, как нашли его обгоревшее тело.
Я не помню, как вышла из интернет-кафе и, шатаясь, пошла к своей машине. Я даже не помнила, как набрала в навигаторе адрес клиники, где лечили Джокера… Костю. Константин Туманов.
И внутри набатом пульсирует — вот теперь ДА! Это его имя. Это он. Настоящий. Всплеск триумфа сменяют мурашки ужаса. Нет, не от того, что я о нем узнала… а от того, что после всего, что узнала, не перестала искать оправдания, не бежала прочь, не звонила в полицию, чтобы сообщить, что особо опасный преступник жив и всех обвел вокруг пальца. Нет. Я ехала в клинику, чтобы узнать больше. И еще… я не верила, что он это сделал. Не верила и все. Он не мог. Я это чувствовала где-то там в глубине души, как и то, что не мог меня бросить. Как и то, что любил меня.
Пусть никто не спрашивает, как? Вот так. Я сама не знаю. И не надо знать. Не надо думать. Я чувствую. Это самое важное. Прежде чем слышать, видеть, осязать, я научилась его чувствовать. Он меня научил. Вольно или невольно.
У Антона Евсеевича, главврача областной психиатрической лечебницы, было совершенно типичное для его профессии лицо. Именно таким я его и представляла. Пожилой мужчина в круглых очках и с густой седой шевелюрой. Он сидел напротив меня за столом, сложив руки корзинкой, и внимательно смотрел мне в глаза. Настолько внимательно, что мне казалось, он рассматривает меня изнутри.
— Прошло достаточно времени, Елена Владимировна, но я хорошо помню этого пациента. Я расскажу вам все, что знаю, надеюсь, это поможет в вашем расследовании. Вы можете задавать вопросы.
— Спасибо, — я выдавила улыбку, стараясь не стушеваться под этим пытливым взглядом. Отпила горячий чай, собираясь с силами.
Конечно, психиатры не экстрасенсы и не колдуны, но у меня возникло стойкое ощущение того, что он прекрасно видит мою ложь и знает, что я далеко не та, за кого себя выдаю.
— Вы, как лечащий врач Константина Туманова, считаете его виновным в убийстве своей семьи?
— Ну я не судья, не следователь. Я не смотрю на своих пациентов, как на подсудимых или заключенных. Для меня они больные люди, которых нужно лечить. Поэтому я не выношу приговоров, вердиктов и обвинений. Я занимаюсь своей работой.
— Но вы считаете этого пациента способным на убийство?
— А почему вы говорите в настоящем времени? Разве Туманов не погиб несколько лет назад?
— Случайно. Наверное, так удобней говорить о ком-то — в настоящем времени. Ну и ваше мнение. Оно же не изменилось?
Врач снял свои круглые очки и протер их платком в клетку. Очень тщательно протер. Каждое стекло по отдельности, и снова надел.
— Костя пережил огромную трагедию. После такого любой человек мог бы впасть в серьезную и глубокую депрессию. Но у него на эту депрессию не было времени. Его швырнули из одного кошмара в другой. Ему приходилось справляться с ужасной потерей и защищать себя от несправедливого обвинения. Когда он вошел в стены этой больницы, он не был способен на убийство.
— То есть вы считаете, что Костя Туманов не убивал свою семью?
Я старалась не нервничать. Старалась справляться со своей ролью журналистки, которая проводит расследование по старому нашумевшему делу.
— Знаете, наша система правосудия далеко не всегда ищет, кто прав, а кто виноват. Иногда она ломает того, кто больше всего подходит на роль виноватого, чтобы закрыть дело как можно быстрее. Тем более, когда подозреваемый не в силах за себя постоять, не имеет связей и денег.
Я откинулась на спинку стула, делая пометки в блокноте.
— Но ведь он был болен? Вы же не держите здоровых пациентов?
Врач усмехнулся и снова внимательно посмотрел мне в глаза.
— А что, по-вашему определению, значит «болен»? Психиатрия — очень тонкая наука и не изучена до конца. Я могу сказать, что девяносто девять процентов людей из тех, с кем я общался, вполне могли бы стать пациентами нашей клиники.
— Но вы же лечили его, а значит, был какой-то диагноз.
— Конечно был. Диссоциативное расстройство личности, которое приводило к психогенной амнезии.
— Что это значит? — я подалась вперед, чувствуя легкие покалывания вдоль позвоночника.
— Это значит, что пациент страдал раздвоением личности. Когда происходит такое страшное горе, не все люди могут справиться с ним сами. Особенно если они находятся в полной изоляции и в одиночестве.
