На камбузе никого не было. Совсем никого, ни с ключами, ни без ключей. Пусто.
Так не бывает, чтобы совсем никого — хоть посудомойщики-то должны быть. Да и повара не все сейчас наверху заняты. Но по закону подлости именно сейчас, когда у меня каждая секунда на счету, камбуз будто вымер.
— Мать вашу! — крикнула я в гулкую пустоту.
Надо же, а раньше я такими словами не выражалась. Это Димыч на меня плохо влияет, не иначе.
— Чего ругаешься? — добродушно отозвалась пустота.
В приоткрытую на палубу дверь заглянул повар Костя, милейшей души человек, всеобщий официантский любимец.
— Наталья, ты чего разоряешься? Красивым девушкам ругаться не идет.
— Куда вы пропали все? — я не поддалась на грубую лесть. — Когда надо, никого не дозовешься.
— Что случилось? — терпеливо поинтересовался Костя. — Уж и покурить нельзя бедным кухонным работникам.
— Мне фрукты нужны. Срочно.
— Тоже мне проблема, — хмыкнул Костя. — Пошли. Будут тебе фрукты.
Он взял в шкафчике ключи и неторопливо пошел в подсобные помещения к холодильникам.
Холодильники и морозилки на теплоходе — это не привычные домашние агрегаты. Это целые комнаты, заставленные коробками и завешенные мясными тушами. Я когда туда попадаю, всегда пытаюсь прикинуть на глазок, как соотносится площадь одного такого холодильника и комнаты, в которой живу я. По всему выходит, что продуктам в этой жизни повезло больше. Вот только холодно у них там, в этих хоромах.
Я заранее ежилась от предполагаемого холода, хоть до нужной камеры мы пока не дошли. А Костя ничего, не мерзнет. Идет себе в белой поварской куртке нараспашку — как курил на корме, подставив пузо солнышку, так и в холодильник пошел. Даже не застегнулся. Полы куртки развеваются от быстрого шага и создают лишний ветер. Не ветер, конечно, так, слабый поток воздуха. Но если уж я начала ворчать, остановиться трудно. Пусть будет ветер…
Костя как раз проходил мимо злополучной «рыбной» морозилки, в которую положили убитую Карину, повернул резко за угол, куртка взлетела на секунду крыльями, и в этом секундном воздушном потоке затрепетал осенним листом клочок бумаги на двери.
Не клочок, конечно, бумажная полоска с корабельной печатью и Димкиной подписью. Это он так морозилку «опечатал».
Неужели отклеилась?
Я подошла к двери.
Нет, не отклеилась. Бумажка аккуратненько так разорвана на две части. Одна до сих пор приклеена к двери, а другая — к стене морозилки. Не могла она сама отклеиться. Я вспомнила, как уныло матерился Димыч, тщетно пытаясь приклеить бумажку при помощи «клея-карандаша» с ресепшн. Как после долгих поисков принесли, наконец, малюсенький тюбик «супер-клея». Как он не хотел выдавливаться из тюбика, и Димыч снова матерился. А потом приклеил все-таки. Намертво, потому что «супер-клей» — не хухры-мухры.
Бумажка была разорвана. Как раз на стыке двери и косяка, или что там бывает в морозилках. Дверь открывали. Но кроме трупа там ничего нет, это всем давно известно. Значит, того, кто открывал дверь, интересовал именно труп. Может его уже там и нет? Убийца не успел сразу от тела избавиться, а потом пробрался в морозилку и украл убитую Карину?
Зачем? Прятать труп уже поздно, о том, что произошло убийство, все равно все знают.
Может, разгадка в самом трупе как раз? Ведь толком его никто не рассматривал. Вадим сказал, что подробно о причинах смерти можно говорить только после вскрытия.
Вскрытия не было.
А теперь уже и не будет. Убийца об этом позаботился.
Надо скорее Димычу об этом сказать.
— Наташ, ты где застряла? — позвал меня Костя.
Он вышел из-за угла, прижимая рукой к голому пузу три здоровенных яблока — красное, желтое и зеленое, как на картинке.
— Я же не могу холодильник до утра открытым держать. Чего ты встала-то? Иди выбирай.
Костя заметил, что я разглядываю бумажку на двери и заговорил вдруг преувеличенно торопливо:
— Давай бегом! Некогда мне. Вообще, бери вот эти и давай на работу, а то там туристы с голоду помрут, пока ты тут прохлаждаешься.
Он протягивал мне свой яблочный светофор — красное, желтое и зеленое — а сам пробирался бочком мимо меня, стараясь загородить дверь с оторванной бумажкой.
— Ты чего, Наташ? — спросил он вкрадчиво. — Чего ты такого увидела?
И яблоки протягивает, как ни в чем ни бывало. Змей-искуситель просто.
Первым возникшим в голове желанием было побежать со всех ног обратно в ресторан. Хорошо бы еще при этом заорать в голос, чтобы саму себя подбадривать.
Но ноги, предательницы, опять стали, будто из ваты. Вечно у меня так — стоит испугаться, как организм моментально отказывается действовать.
А испугалась я здорово.
Ведь ясно, что Костя не только понял, что такое я увидела, но и очень жалеет, что это произошло. Он в курсе, что в морозилку заходили, но боится, что об этом узнает кто-то еще.
А может, он сам и заходил? Почему бы самому Косте не быть убийцей?
А что? Преступником вполне может быть кто-то из поваров. И руки у них не слабее официантских, и нашли Карину совсем рядом с черным ходом на кухню. Ведь убийце не только тело надо было быстренько спрятать, но и самому куда-то юркнуть незаметно. А дверь на кухню очень для этого подходит.
Определенно, Костя имеет отношение к этому убийству. Даже если не сам убил (а мне все-таки не хотелось, чтобы убил Костя, очень уж он приятный человек), то явно был в курсе происходящего.
А теперь и я немножко в курсе. И Костя это понял. Вдруг он решит убрать меня, как ненужную свидетельницу?
— Наташ, ты чего?
Я схватила в каждую руку по яблоку, желтое осталось у Кости, и стала пятиться по коридору. Костя посмотрел на меня удивленно и пошел следом, протягивая яблоко.
Резко развернувшись, я кинулась бежать, кляня про себя чертовы каблуки.
По лестнице я взлетела, сама не заметила как, и перевела дыхание, только захлопнув за собой дверь с нашей, безопасной, стороны.
Девчонки, оказавшиеся в этот момент в сервировочной, посмотрели на меня внимательно, но ничего не сказали.
Сунув удивленной Кате яблоки, я быстро пошла на первую станцию. Если бы было можно, то и побежала бы. Но что-то странное творится со мной на рабочем месте — не могу нарушать правила, хоть убей. Нельзя бегать по ресторану, значит нельзя. Вот и шла я, широко улыбаясь, к Димкиному столику.
Они все четверо повернули ко мне головы и уставились в ожидании: и Димыч, и Вадим, и Марта со своей самодеятельной переводчицей, учительницей немецкого. А я, добравшись до вожделенного столика, начисто забыла все нужные слова.
— Чего такое? — догадался спросить Димыч. — Случилось что-то?
