— У меня к вам не один счет, — продолжала тем временем Руфь, — а гораздо больше, чем вы можете себе представить. Но я уже давно отказалась от жизни тела, а потому несколько сентиментальна. И я говорю вам в последний раз, говорю здесь, на земле, где лежит мой сын: уезжайте. Уезжайте сейчас же, пока не потеряли здесь то, к чему так долго стремились, и…
Пат в замешательстве слушала полубезумные речи. Неужели это та Кармен, чьи слова отравили ядом ее душу, а затем и тело? Сейчас перед ней стояла старуха: так меняются только очень красивые женщины.
Или люди, которые постарели в одну ночь. Но, несмотря на седые пряди и высохшую плоть, воля ее осталась прежней, и сопротивляться ей было трудно.
Но и Пат была уже не той раздавленной горем и унижением девочкой. И ей нечего было просить и нечего бояться.
— Я не намерена разговаривать с вами в подобном тоне, — остановила она Руфь, — да и разговаривать вообще. Удивительная манера давать советы незнакомым людям. Вы играете в какие‑то свои игры, но меня увольте. До свиданья. — И Пат, не оглядываясь, пошла к воротам, за которыми в почтительном отдалении маячила фигура Милоша.
— Самонадеянная девка! — В ее спину вонзился пронзительный крик. — Ты еще поплатишься за свое упрямство! — И Руфь захохотала, как сумасшедшая, и что‑то сладострастно‑жестокое почудилось Пат в этом хриплом хохоте.
Не оборачиваясь и не глядя на испуганно вскинувшегося Милоша, Пат прибавила шагу.
Снова пошел дождь: длинный, серый, тоскливый. На сердце Пат словно легла давящая душная тяжесть, и, приняв таблетку аспирина, она утонула в пуховых перинах кровати, как какая‑нибудь принцесса из немецкой сказки.
А проснулась оттого, что кто‑то тихо, как кошка, скребся в дверь. Дождь уже не шумел за окнами, но по всей комнате разлились серые прозрачные тени.
— Кто там? — нехотя спросила она, удивляясь невышколенности здешних отельных служащих.
— Это я, фрау Фоулбарт, я, Милош.
Неужели наваждение продолжается? Откуда мальчишке известно место, где она остановилась? И ее фамилия? Неужели профессорша запомнила ее с того раза? И Пат стало по‑настоящему интересно.
— Войдите.
Милош боком вошел в номер и тут же остановился, увидев ее в постели.
— Не стесняйтесь, — приветливо улыбнулась Пат, но в глазах ее вдруг заплясали чертики. — Что же привело вас ко мне, человеку здесь чужому и вам незнакомому? — При этих словах она протянула за сигаретой обнаженную руку и закурила, откинувшись на подушки. Одеяло сползало с плеч.
— Меня послала к вам Руфь, то есть, мадам Вирц, — поправился он в ответ на вскинутые брови Пат. — Она просила передать вам свои извинения за то, что была слишком резка с вами. — Пат просто не верила ушам. — Но на самом деле она добрая, очень добрая, — добавил уже от себя Милош. — Она говорит, что я ей как внук. — Пат ничего не понимала, а мальчик тем временем несколько освоился и завертел головой в поисках куда бы присесть.
— Возьмите вон тот стул, от окна, — предложила Пат, — и садитесь так, чтобы я могла вас видеть. — Милош послушно сел рядом с кроватью, откровенно глядя на тонкие голые плечи Пат. От его почему‑то снова мокрой головы шел явственный запах мяты. — Разве на улице дождь?
— Был, когда я провожал Руфь на женевский поезд. Завтра начинаются занятия в Университете.
— Вот как? А вы тоже имеете честь быть ее студентом?
— Что вы! — Милош искренне рассмеялся. — Я же не швейцарский подданный. — Тут мальчик вдруг замялся, но, как оказалось, совсем не от смущения из‑за своей непринадлежности к жителям двадцати трех кантонов. — Фрау Фоулбарт, не могли бы вы закрыть ваши плечи, потому что мне очень трудно не смотреть на них, — лишь слегка покраснев, попросил он с такой детской искренностью и прямотой, что Пат стало ужасно стыдно за свое шутовство. Да, этот Милош не так‑то прост, каким кажется в своих потертых джинсах на длинных щенячьих ногах.
— Конечно. Извините меня, Милош. Вы тогда лучше выйдите в коридор, пока я оденусь, потом мы с вами будем пить чай, хорошо?
— Замечательно! — И мальчик вышел.
Все еще краснея за свою дурацкую выходку, Пат быстро надела самое скромное платье, еще больше молодившее ее, и позвала Милоша обратно. Ощущение какой‑то давней дружбы с этим мальчиком начинало удивительным образом расти в ней.
— Милош… какое странное имя. Откуда оно?
— Славянское. Вернее, так звали героя одной нашей битвы, и мама, — по лицу Милоша пробежала мгновенная тень, — решила назвать меня в честь него. А если переводить на немецкий, это будет что‑то вроде либ или хюбш.
— Вы говорите на немецком и на английском, но оба этих языка вам, видимо, не родные?
— Да. Английский я выучил по настоянию мамы, а немецкий… Мне пришлось долго жить здесь.
— Учиться?
— Нет, я почти не учился. — Милош опустил глаза. — Мне надо было работать, чтобы — кормить маму. Только два года назад появилась Руфь. Она лечила маму и… давала нам деньги. — Он снова стыдливо уткнулся в чашку с чаем. А Пат смотрела на его ясное лицо с мальчишески припухшими губами, на огромные антрацитовые глаза с каким‑то диковатым блеском, на широкие, уже по‑мужски раздавшиеся плечи, и вдруг ее буквально пронзила острая и сладостная в своей горечи мысль: «У меня тоже мог бы быть такой сын. Ну, вероятно, чуть помладше»…
— Сколько же вам лет, Милош?
— Через четыре месяца будет семнадцать.
«Всего на три с половиной года старше Джанет!» — И Пат ласково положила руку на рукав дешевенькой куртки. — Вот что, Милош. Не знаю почему, но вы мне очень понравились…
— И вы мне тоже, фрау Фоулбарт! Очень! Еще там, в поезде, правда! — с жаром перебил ее мальчик.
— Вот и хорошо. Тогда приходите сюда завтра утром, мы позавтракаем, и вы покажете мне город. Договорились?
Милош закивал головой, с неожиданным изяществом вдруг поцеловал ей руку и умчался, грохоча ботинками так, что Пат слышала его прыжки по лестнице. Подойдя к окну, она увидела, как он бежит по узенькой улочке, едва не задевая прохожих.
«Наверное, побежал к своей маме», — вздохнула Пат и задернула тяжелые, затканные осыпавшимся золотом гардины.
* * *
Назавтра Милош разбудил ее ни свет ни заря. Солнце еще еле розовело над озером, и дворники в цыплячье‑желтых куртках только‑только вышли на извилистые улицы.
— Я не буду смотреть на вас, но позвольте мне остаться в комнате, когда вы одеваетесь! — с жаром попросил он с самого порога.
— Что за странные капризы, Милош? — Пат, улыбаясь, смотрела на мальчика, который сегодня, видимо преисполненный важности предстоящего дня, оделся в белые, не новые, но тщательно отбеленные джинсы и фланелевую, тоже белую, рубашку. — Но если уж ты так упрямствуешь, встань лицом к окну и жди, пока я не разрешу тебе повернуться.
