Они проплывали под низкими мостиками, и их серо‑зеленая изнанка светилась: это солнечные блики, пробежав по воде, извивались на влажных каменных сводах блестящими змейками.
За очередным поворотом канал сузился так, что движение здесь было возможно только в одну сторону, — и Божене показалось, что шершавые камни встающих прямо из воды домов могут коснуться ее щеки.
Монотонно толкались о дно длинные шесты, лениво переговаривались между собой гондольеры; везущий Божену напевал что‑то, и вода делала его пение еще протяжнее и печальнее.
Белоснежное белье, протянутое тут и там высоко над водой, было похоже на занавес и напоминало о том, что в Венеции есть не только зрители, но и участники спектакля, ежедневно играющие роль жителей этого фантастического города.
Но вот гондола ткнулась острым носом в подгнившие зеленые сваи, торчащие из воды рядом с темными мраморными ступеньками, которые вели в гостиничный дворик, и Божена, чуть пошатываясь, ступила наконец на твердую землю.
До открытия карнавала оставалось два дня. Завтра к вечеру должны были приехать Иржи и Никола. Томаш, по плану Божены, должен появиться перед самым открытием: еще из Флоренции она известила его телеграммой о забронированном номере и о желательном сроке приезда.
«Так будет лучше, — думала она. — У него не должно быть лишнего времени, чтобы освоиться здесь!»
Божена сидела в номере «Atlantico» в кремовом венецианском кресле с круглой спинкой и изогнутыми ножками и, теребя свои непослушные локоны, смотрела в окно на голубей, пьющих воду из круглого фонтанчика и лениво расхаживающих по вымощенной красноватым камнем «кампиелли» — маленькой площади.
В дверь постучали, и, получив разрешение, в комнату вошел портье. В руках у него был поднос с маленькой супницей, вином и булочками, которые так аппетитно пахли, что Божена забыла обо всем. Она дала ему на чай и, оставшись одна, тут же взялась за обед.
Она заказала одно из многочисленных блюд с экзотическим названием, которые преобладали в гостиничном меню. И теперь, подняв крышку, с любопытством разглядывала содержимое супницы.
Отведав пару ложек, Божена внезапно узнала вкус: «Да это же тот самый суп, который готовила бабушка Сабина по старому рецепту деда! Бабушка никак не могла запомнить названия, и в конце концов мы так и прозвали его — „суп без названия"». Божена раскрыла меню и прочла: «Кастратура». Да, попробуй запомни! И она будто вновь очутилась в большом пражском доме.
…Воскресенье. Раннее утро. Бабушка, пока все еще сладко спали, успела сходить на рынок и варит теперь этот воскресный «суп без названия». «Мясо ягненка, капуста брокколи, — ворчит добродушная бабушка, — может быть, в Венеции это продукты и обычные, а здесь полрынка обойдешь, прежде чем все это разыщешь. Но чего не сделаешь ради влюбленного в тебя итальянца!»
Скрипят деревянные ступени — это бабушка идет наверх будить Америго: церемония продолжается, нужно снять пробу. А когда проснутся остальные, бабушка с дедом уже будут сидеть в уютной столовой, свежие и нарядные, а посреди тщательно сервированного стола будет дымиться огромная голубая супница, распространяя по дому пряный аромат, знакомый седовласому Америго с детства…
Воспоминания умиротворили Божену. Она позвонила, и когда поднос унесли, переоделась в свою любимую байковую пижаму, мягкую и просторную, и зашла в ванную с двумя стрельчатыми окошками, аккуратно зашторенными. Открыв дорожную шкатулку с косметикой, достала флакон с настоянными на морской воде лепестками васильков. Смочила льняную салфетку, положила ее на лицо и прилегла на обтянутую полосатым сукном кушетку у окна.
Маска успокоила обветрившуюся на морском ветру кожу — Божена впервые за последние дни, полные суеты и забот, расслабилась. Окунувшись в полудрему, ее сознание заскользило мимо воспоминаний и образов последних недель, вдруг зацепившись за чье‑то незнакомое лицо… И Божена вспомнила: это было лицо итальянца, который смотрел на нее на Старом мосту накануне Рождества. Но почему же это воспоминание так взволновало ее сейчас?! То, что обычно было подсознательно связано с Томашем, сейчас явилось в образе человека, которого Божена даже не знала и, скорее всего, никогда больше не увидит. «Как это странно», — подумала она и, не давая себе окончательно проснуться, перешла в спальню, нырнула под легкий газовый балдахин, скрывающий уютное ложе, и мгновенно заснула. Всю эту ночь ей снились светлые чудесные сны.
Венеция готовилась к открытию карнавала. С утра Божену разбудило громкое пение. Встав с кровати, она выглянула в окно, выходящее на канал. Мимо проплывали необычно раскрашенные гондолы: голубая с золотыми волнами, золотисто‑оранжевая, желто‑зеленая. В первой стояли два гондольера в масках и костюмах и пели о том, что они — Отражение Солнца и Отражение Моря, которые спешат в Венецию на карнавал. За их спинами развевались длинные разноцветные плащи, обшитые зеркальными полосами, которые и вправду отражали солнце, воду, небо, — Божене показалось, что она увидела в этих плащах и свое изумленное лицо.
Вспомнив вдруг, что она неодета, Божена отшатнулась от окна и, торопливо закутавшись в широкую шаль, выглянула вновь.
На корме второй, почти уже нырнувшей под изогнутый мостик гондолы, сидела яркой красоты женщина, одетая королевой. Божена успела разглядеть ее точеный профиль в обрамлении светлых, крупно вьющихся волос, увенчанных блестящей короной, и шлейф, такой длинный, что он закрывал почти всю гондолу. Впереди стоял полуобнаженный человек — Божена поежилась — в парике и с длинной, несколько раз обернутой вокруг торса бородой. «Это уж точно Нептун. А его спутница, верно, сама Царица Венеция», — решила Божена.
В третьей гондоле плыли комедианты — актеры‑маски. Один из них, высокий паяц в колпаке, заметив Божену, выглядывающую в приоткрытое окно, взял гитару и, не отрывая от улыбающейся незнакомки своих густо накрашенных глаз, запел страстную серенаду.
И Божена, уже ощущая себя счастливой участницей карнавальной игры, выхватила из стоявшей на подоконнике вазы букет фиалок и бросила его Влюбленному.
Благодарно улыбнувшись и прижав фиалки к груди, он поклонился и скрылся под сводом моста, словно в полутьме кулис.
«Так вот оно, значит, что такое — жить полной жизнью!» — сладко замерло сердце Божены.
Ей захотелось поскорее выйти на улицу. Решив позавтракать где‑нибудь в городе, она оделась так несвойственно для себя просто, что те, кто ее знал, могли бы решить, что это почти карнавальный костюм. Светлая суконная юбка, не длинная, но и не короткая, облегающий джемпер из тонкой шерсти — и ее округлые формы, обычно задрапированные, наметились легкими, но довольно смелыми изгибами.
Проходя по извилистым «калли» — узким венецианским тротуарам, петляющим вместе с каналами, — пересекая небольшие площади, а иногда попадая в «корти» — дворы‑тупики, — но нисколько не расстраиваясь, а продолжая упиваться городом, похожим на лабиринт, Божена наконец вышла на главную площадь, Сан‑Марко.
