Тем не менее общий вывод, к сожалению, остается неизменным. Имея общее превосходство в силах, русские не смогли его использовать: германцы всегда имели преимущество в силах и средствах на месте боя, сумев раздробить совместные действия русских армий и разбив их поодиночке. При этом немцы блестяще применили на практике положения предвоенного теоретического планирования, а русские не сумели даже организовать фронтовую операцию, проведя две отдельные разрозненные и не скоординированные друг с другом армейские операции, что и послужило залогом поражения войск русского Северо-Западного фронта.
Успех отражения русского наступления в германские пределы превзошел только материальные параметры. Потому Танненберг заслуженно оценивается весьма высоко: «Хотя германцы и не добились решающего тактического успеха, этот маневр является классическим образцом того, как сравнительно небольшая армия, используя свою подвижность для удара по жизненному центру сил противника, может парализовать наступление противника, во много раз превосходящего по численности. “Паровой каток” русских был сломан, и ему уже больше не удалось проникнуть на германскую территорию»
[318]. Тезис о превосходстве сил не совсем верен, что мы и пытались показать выше. А вот последнее, к сожалению, верно: в последующем бои велись на окраине Восточной Пруссии, но угрожать жизненным центрам Германии русская армия уже не смогла.
Оперативные действия германской стороны заслуживают восхищения. Уже штаб М. фон Притвица унд Гаффрона, даже несколько потрясенный поражением под Гумбинненом, разрабатывал предстоящую операцию по разгрому 2-й русской армии (особая роль в этом принадлежала начальнику оперативного отдела армии полковнику М. Гофману). Все же генерал Притвиц сознавал, что для полного поражения русских, вторгшихся в Восточную Пруссию, наличных сил не хватит в любом случае. Ведь русские перешли в наступление, не дождавшись окончания сосредоточения, и поэтому в расчетных единицах не имели штатного количества штыков. Второй эшелон русских был на подходе ко времени начала боев в Пруссии. Другое дело, что Я.Г. Жилинский оставил 10 резервных второочередных дивизий (по численности штыков – 4 полнокровных корпуса, пусть и слабых в артиллерийском огне) в крепостях, в то время как немцы, напротив, усилили полевую 8-ю армию войсками крепостных гарнизонов, добившись тем самым победы.
К сожалению, соотношение потерь в Восточно-Прусской наступательной операции побудило русских генералов переоценивать мощь германской военной машины и недооценивать качество русского человеческого материала. А ведь главная причина лежала на поверхности – сбой в управлении войсками на высших уровнях (фронтовое и армейское звенья) и техническое превосходство противника, которое должно было бы быть нейтрализовано превосходной подготовкой русской артиллерии и умением генералитета маневрировать на поле боя. Ненужное стеснение высшими штабами местной инициативы, при условии, что низшие командиры и не стремились к проявлению такой инициативы вообще, в комплексе наложило минус на минус, дав громадный минус как результат. К сожалению, война – это не строгая математика. Участник войны справедливо пишет о Жилинском: «Вообще, главнокомандующий своими указаниями, как должны действовать армии, много облегчил немцам их задачу. Если он ограничился бы только постановкой задач и не вмешивался в то, как их станут выполнять, то таких катастроф не было бы»
[319].
Исход борьбы за Восточную Пруссию в августе 1914 г. настолько повлиял на русских военачальников, что отныне они решались на смелость только при условии существенного численного превосходства над противником, одновременно стараясь не рисковать. Такой подход позволил германскому командованию постоянно владеть инициативой действий, что, собственно говоря, и позволило Гинденбургу в 1914 г., при меньшей численности, удержать за собой Восточную Пруссию и линию Средней Вислы. Н.Н. Головин так оценивает данную проблему: «В боях современной эпохи громадная разница между кровавыми потерями побежденного и победителя, существовавшая в древних боях, чрезвычайно уменьшилась. Прежняя разница в пользу победителя выражается во все возрастающем количестве пленных, захватываемых у побежденного. Таким образом, более чем двойное превосходство русских потерь над немецкими не может быть объяснено одним лишь фактом понесенных поражений. Причина этого различия лежит в более чем двойном огневом превосходстве немцев… Доблесть русских войск подвергалась испытанию в два-три раза большему, нежели доблесть немецких. Обыденное мнение решило вопрос проще: русские войска во много раз уступали по своим качествам немецким»
[320].
Что касается выбора немцами направления дальнейшего наступления после Танненберга, то представляется, что даже после усиления подкреплениями, переброшенными из Франции, П. фон Гинденбург не имел сил для решительного наступления на Седлец. Зато сил 8-й германской армии вполне хватало на оборону по линии государственной границы, так как к русским еще подходили подкрепления и к середине сентября против германцев стояли уже три (пусть и ослабленные) армии – 1-я, 2-я и 10-я. Переброшенные из Франции подкрепления были нужны только для удержания Восточной Пруссии: «Мольтке поступил в соответствии со здравым смыслом и в полном противоречии с принципами стратегии»
[321].
Как известно, Людендорф отказывался от подкреплений. Но что была бы без них его победа? Тактическое поражение одной из русских армий. Или, если точнее, поражение только ее первого эшелона, пусть и костяка, состоявшего из перволинейных войск. И то еще не факт – даже и после Танненберга при надлежащем руководстве русский Северо-Западный фронт был вполне способен разгромить и 8-ю германскую армию, и те подкрепления, что были переброшены из Франции. В любом случае уже в случае поражения 2-я русская армия через две-три недели была бы уже пополнена резервами, а хватало ли у немцев сил без двух корпусов из Франции, даже чтобы вытеснить из Восточной Пруссии войска Ренненкампфа? У Варшавы уже развертывалась новая русская армия, предназначенная к вторжению в Силезию (лишь ошибки предвоенного планирования против Австро-Венгрии и своекорыстные действия командарма-3 Н.В. Рузского под Львовом заставили отправить эту новую 9-ю армию под Люблин).
С одной стороны, действия Э. Людендорфа более последовательны и эффективны: все-таки русские потеряли в Восточной Пруссии только за один месяц боев не менее 150 тыс. чел. Также немцы сумели отбросить неприятеля со своей территории. Одной из первых же директив нового русского главкосевзапа Н.В. Рузского от 7 сентября стал приказ об отходе русских войск: 1-й армии – за Неман, 10-й армии – за Бобр, 2-й армии – за Нарев, чтобы прикрыться естественными рубежами.
