Ланс
Ланс ненавидел бассейн Четвертого июля. Люди вылезали из домов, толкались в воде, занимали все доступные шезлонги, да и поднимали суматоху и гвалт в обычно мирном и тихом месте. Когда они переехали в эти места, Дебра каждый год таскала туда семью. Она восхищалась, какое тут все милое да чудаковатое, радовалась старомодным традициям: соревнование по поеданию пирогов, соревнование по поеданию арбузов, бросание монет и яиц, молитва перед импровизированным обедом, когда все разом склоняют головы. «Это же так по-южному!» – восторженно восклицала она. Он соглашался и подлаживался, но ему не нравилось, и он давал ей знать об этом. Уходя, она называла его «пассивно-агрессивным». Все годы их брака она втихомолку копила его прегрешения, а потом выплюнула на него все разом, эдакий гидрант в человеческом облике.
И как это иронично, что именно в этом году ему действительно захотелось там оказаться. Без Дебры, которая таскала его, он пошел по собственной воле, подгоняя детей идти скорее, едва закончился парад – в надежде заполучить хорошее место. Он даже приберег шезлонг для Дженси, ведь пообещал сделать это, когда они прощались после парада. Робея, как школьник, он спросил, не собирается ли она пойти на празднование у бассейна. Она небрежно пожала плечами и сказала:
– Больше и заняться нечем.
– Да брось! – Он игриво толкнул ее локтем. – Будет весело.
И, сделав это, он подумал о том, как в предыдущие Четвертые июля то же самое делала и говорила Дебра. В этот момент его охватил шок – шок от того, что Дебра была права. Это случилось не в первый раз с тех пор, как она ушла. С момента ее ухода он уже не раз изумлялся свидетельствам того, что все, сказанное ею, возможно, было правдой. Если бы он знал, где она, то попытался бы извиниться.
Но Дебра где-то скрылась, и он оставил попытки найти ее. Ее сестра заверила его, что дела у нее идут хорошо, а большего ему знать и не надо. Дебра хотела уйти и собиралась прятаться до тех пор, пока не передумает. С каждым днем он все лучше осознавал это, и чем больше понимал, тем меньше ее ненавидел. Он даже немного уважал ее за смелость уйти.
Он обрызгал детей солнцезащитным спреем, пока они извивались и жаловались, а затем отпустил их играть. Он старался не смотреть на глубокую часть бассейна, где под водой нашел неподвижное тело мальчика. Судя по всему, управляющая бассейном компания наняла еще нескольких спасателей и провела серьезные мероприятия по усилению бдительности после недавнего инцидента. Спасатели со свистками на шеях сидели навытяжку в своих высоких стульях, настороженно и внимательно оглядывая толпу, держа на коленях надувные круги. Их позы напоминали позы рвущихся с поводков, готовых к броску собак. «Вот и хорошо», – подумал он. Он попытался расслабиться, надеясь, что его услуги больше не понадобятся.
Каждый час ровно в ноль-ноль минут устраивался новый конкурс, судил нас всех Джеймс Дойл, старожил поселка. Известный преданностью своей пожилой матери и умственно отсталому брату, Джеймс Дойл прилагал особые усилия, чтобы праздник Четвертое июля прошел как нельзя лучше. Он на собственные деньги закупал шутихи и ракеты для фейерверка на весь поселок и заботился, чтобы хватало яиц для конкурса по бросанию яиц и длиннющих пирогов – для конкурса по их поеданию. Он не давал программе выбиться из графика и даже покупал призы для победителей различных конкурсов. Все, казалось, ценили его усилия по сохранению традиции, потому что, по правде говоря, если бы не он, никто другой не стал бы этим заниматься.
Встретившись взглядом с Джеймсом, Ланс, как всегда, дружески ему помахал. Они были соседями, но Ланс не пытался никогда сделать что-то большее, нежели помахать издалека через двор или забор. У них как будто не было ничего общего. Конечно, он испытывал жалость к парню, которому, безусловно, нелегко приходится в жизни. И он уважал его, потому что тот, казалось, из всех невзгод пытался извлечь что-то хорошее. Но дальше этого Ланс не шел, что (он и сам это признавал) было не слишком по-добрососедски.
В одном углу бассейна группа мужчин средних лет как будто решила поиграть в волейбол, и он переключил внимание на них, лениво следя за игрой, – в основном, чтобы отвлечься от пустого шезлонга рядом. Он старался не думать, появится Дженси или нет, но ему не раз приходилось качать головой на фразу «Если он вам не нужен…». Он чувствовал себя немного эгоистом, раз удерживает пустой шезлонг в надежде на появление Дженси, а он может понадобиться другим людям. Затем Ланс вспоминал, как обрадовался, увидев ее сегодня утром, и как уже давно, очень давно никому так не радовался.
Очень, очень давно.
– Извините, – снова и снова повторял он. – Я обещал его придержать.
Первая игра закончилась, и мужчины вылезли из бассейна, чтобы попить пива и обменяться колкостями, их хохот перекрывал даже гомон и шум толпы, его тянуло туда – во всяком случае отчасти. Наверное, он мог бы присоединиться к ним, будь он в настроении. В конце концов, он же попадает под категорию «мужчина среднего возраста» – этот факт не переставал его удивлять.
Он услышал, как женский голос произнес:
– Это место занято? – И повернулся на звук, но это оказалась не Дженси. Он нахмурился, еще раз объяснил, что приберег шезлонг, затем вытащил сумку-холодильник из-под зонтика, куда ее затолкал, и поставил рядом с полотенцем и пляжной сумкой, которые уже водрузил на шезлонг, обозначая его «занятым» – в надежде, что так станет очевиднее.
Если Дженси не появится в ближайшее время, ему придется освободить шезлонг. И, возможно, это было бы к лучшему. Ведь формально он – женатый человек. И, судя по кольцу на ее безымянном пальце левой руки, она – замужняя женщина. Он подозревал, что у каждого из них были свои истории, связанные с ошибками и недопониманием, с сожалением и смирением. Он хотел услышать ее историю и уговаривал себя, что в этом нет ничего предосудительного. Они ведь могут быть друзьями.
Он обшаривал взглядом периметр бассейна, пока не нашел каждого из своих детей. Алек, как обычно, был один. А Лайла сидела рядом с Кейли и ела с ней виноград. Лайла стала яростной защитницей бедняжки, и Ланс надеялся, что это характеризует его дочь с хорошей стороны. Они сидели рядом с Зелл, которая так демонстративно и бурно ему махала, что у нее едва не слетела панама. Он вежливо помахал ей в ответ и повернулся, чтобы посмотреть игру, но мужчины, хотя и вернулись в воду, все еще дурачились, потягивая пиво и ухмыляясь молодым женщинам – в сущности еще девушкам, – собравшимся поблизости.
В углу бассейна, ближайшему к тому месту, где сидел Ланс, грузный лысеющий старик, которого он уже видел раньше, прошаркал к противоположному концу бассейна и, несмотря на толпу, замахал руками, показывая, чтобы ему очистили дорожку. Ланс подался вперед, ожидая реакции волейболистов. Им не понравится, если старик заставит их перенести игру в другое место. Ланса притягивала драма, какой бы она ни была. Большинство добродушно отошли на несколько шагов, но один остался стоять на месте, выпятив бочкообразную грудь и крепко сжав в руке банку пива. На нем была нелепая красно-бело-синяя бандана, которая, вероятно, должна была придать ему моложавый вид – что, впрочем, не слишком хорошо получилось.
