Дженси продиралась сквозь кусты и ежевику, колючки и шипы силились ужалить ее голени и лодыжки, но она почти не замечала боли. Забираясь все глубже в лес, она осматривала каждый уголочек. Когда начали закрадываться сомнения, а безопасно ли тут, она их прогнала, полностью погрузившись в воспоминания о прошлых вылазках сюда; о том, каково быть тут, о том, с кем она тут встречалась, и о том, что они говорили друг другу. То были мечты и шепотки, ссоры и компромиссы, правда и ложь. Тогда она была самой собой с ним. Но было ли то тенью ее настоящего Я или более осмысленная версия? Прибавляет ли жизнь что-то к тому, чем мы являемся в шестнадцать лет, или отнимает?
Тропинка привела ее к округлой полянке, где деревья по периметру встретили ее, как старые друзья, их ветви махали ей, как будто они все эти годы ждали ее неизбежного возвращения. Дуновение легкого ветерка в их ветвях прозвучало вздохом облегчения. Она проскользнула между стволов, чтобы вступить в иной мир, в мирок убежища, куда она когда-то столько раз сбегала. Они утверждали, дескать, это их мир, ее и Ивретта. Он существовал только для них, и, что бы ни случилось, они всегда могли вернуться сюда, тут спрятаться. Дженси покрутилась на месте, обхватив себя руками, и запрокинула голову посмотреть на клочок неба, видимый из центра, остальное же скрывали листья.
Именно за это они любили это место – за то, что чувствовали себя тут как в потайном коконе. В то время, когда у них не было собственного пространства, именно в этом они нуждались: убежище, чтобы ускользнуть из поля зрения, затаиться и исчезнуть вместе. В этом пространстве они могли делать (и делали) все, что хотели. Она столько раз лгала своим родителям. Дескать, она идет к Брайт, в кино, на вечеринку, в библиотеку. Но приходила она сюда. Только в этом месте она всегда, всегда, всегда чувствовала себя в безопасности. А потом безопасности уже не было нигде.
Дженси поежилась в сгущающейся темноте, к ней вернулся здравый смысл, и она потянулась в карман за телефоном – просто для уверенности. Подняла его повыше, чтобы проверить сигнал, и подумала о новостях, которые видела по телевизору, – кухонный телевизор у матери работал весь день. Передавали интервью с детективом, возглавляющим следствие по делу об исчезновении маленькой девочки по соседству. Дженси тогда уставилась в телевизор с тревогой матери, пока не сообразила, что обе ее дочери тут и смотрят ту же программу, а их глаза округлились от ужаса. Пилар глянула на мать, точно хотела спросить, почему та привезла их в такое место, где пропадают маленькие девочки. Дженси поскорей выключила телевизор, несмотря на протесты матери, что сейчас будет прогноз погоды.
Теперь, стоя посреди леса в быстро сгущающихся сумерках, она вдруг поняла, что отважилась зайти слишком далеко. Если она закричит, ее никто не услышит. В этих лесах может бродить кто угодно. Обхватив себя руками, она прислушалась, выискивая опасность. Но услышала только ветер, голоса птиц и шелест ветвей. То, что случилось тогда, закончилось, ей больше нечего бояться. Она заставила себя постоять еще несколько секунд, а потом позволила себе уйти. Из леса она выходила гораздо быстрее, чем заходила в чащу.
Вернувшись домой, она обнаружила свою мать на веранде одну. Мать явно ее ждала, но старалась не подавать виду. Сложив руки на груди, Дженси стала ждать, что она скажет. Она видела беспокойство, скрыть которое матери не удавалось. Дженси сдерживалась, чтобы не озвучить рвущиеся из нее слова: «Я люблю тебя, и мне жаль, что я так долго отсутствовала».
– Ты в порядке? – спросила мать.
В свете голой лампочки, свисавшей с шаткого потолочного вентилятора, она увидела, что глаза матери наполнились слезами. Она сморгнула их, но было уже слишком поздно.
– Да все в порядке. – Дженси успокаивающе махнула рукой в воздухе.
– Ну, ты же знаешь, что можешь оставаться здесь столько, сколько тебе нужно. Можно даже записать девочек в школу. – Мать улыбнулась. – Я слышала, что школы здесь хорошие. – В конце фразы словно бы маячил вопросительный знак, как будто она спрашивала у Дженси, правду ли говорят. – Теперь, когда у меня нет детей такого возраста, я мало что знаю о школах. Конечно, не исключаю, что они могли испортиться. Вечно что-то меняют. И в новостях только о переменах каждый день и говорят.
– Я уверена, школы тут замечательные, мама. Брайт не переехала бы сюда, если бы они не были первоклассными.
Дженси вспомнила, как Брайт смотрела на сына – словно созерцала истинное чудо.
– Уж ты мне поверь, – добавила она со смехом.
– Так ты виделась с Брайт? – спросила мать, стараясь (безуспешно) взять небрежный тон.
– Да.
– Наверное, приятно было вам, девочкам, снова встретиться, – не унималась мать.
– Конечно. Мы немного поболтали у бассейна. – Дженси так не терпелось сменить тему, что она добавила: – Девочкам уж точно бассейн понравился. Благодаря ему три недели пролетели незаметно.
Мать попытку Дженси сменить тему проигнорировала:
– Ну разве не странно? Что она, теперь замужем за Ивреттом?
Дженси подумала о серьезном, настойчивом Ивретте, который умолял ее не уезжать, как будто он мог изменить все, что произошло, как будто ее отец еще не сидел за рулем машины, а ее вещи не были упакованы. Какое-то время даже Ивретт не знал, куда она уехала, потому что он мог ненароком выдать ее не тому человеку, а ведь этот «не тот человек» все больше смелел, становился все опаснее. Ей достаточно было взглянуть на Ивретта, чтобы получить подтверждение.
– Все в порядке, мама. Мы все повзрослели. Жизнь идет своим чередом. – В ее устах это прозвучало слишком уж просто.
Мать молчала, обдумывая услышанное. Дженси прислонилась головой к ноздреватому косяку и слушала, как сверчки, цикады и древесные лягушки скрипят и квакают свою летнюю серенаду. В доме, где она жила раньше, не было звуков природы, по крайней мере, она их не помнила. Они сами их заглушали – своей стереосистемой, своим водопадом, своей искусственной атмосферой. Слушая звуки живой ночи, она подумала, что, возможно, пытаясь дать девочкам все необходимое, они с Арчем обманули их, лишили чего-то. Из дома донесся пронзительный крик, за которым последовал утробный смех.
– У них как будто все хорошо.
– Так и есть, – откликнулась Дженси слишком быстро. – У всех у нас все хорошо.
Мать потянула носом воздух, и Дженси стало интересно, какой запах она уловила. Дым от трубки отца? Запах углей от мангала в соседнем доме? Жасмина в висячей корзине, магнолии на заднем дворе или гардений в саду? Возможно, это был детский шампунь, которым все еще пользовалась ее младшая дочь, сама невинность в бутылках. Но она не спросила.
– Сомневаюсь, что у тебя появятся какие-то проблемы, – сказала мать.
– И я тоже, – согласилась Дженси.
– Я рада, что ты вернулась, – добавила мать неуверенно, почти осторожно. – Я думаю, пришло время.
Дженси чувствовала, что матери не по себе рядом с ней, и она сама испытывала схожее чувство. Они узнавали друг друга заново, ведь за годы, проведенные врозь, они стали практически чужими. Они забыли, как находиться в обществе друг друга, поэтому их разговоры были неловкими, с подоплекой странного напряжения, которое, как надеялась Дженси, со временем пройдет.
