Аракнид – неумелый шофер, едва способный управлять автомобилем. Как-то раз он сбил беременную женщину, ковылявшую с гор с мешком древесного угля за спиной, и у той случился выкидыш – прямо на улице оказался окровавленный мертвый ребенок, – а Кейф вышел, уселся на бордюр и, помешивая палкой кровь, принялся дожидаться, когда полицейские, допросив Аракнида, арестуют наконец женщину за нарушение Санитарного кодекса.
Аракнид – отталкивающе уродливый молодой человек с вытянутым лицом странного синевато-серого цвета. У него крупный нос и огромные желтые лошадиные зубы. Подыскать привлекательного шофера может кто угодно, но только Эндрю Кейф смог бы найти Аракнида. Кейф – блестящий молодой романист-декадент, живущий в перестроенной уборной близ публичных домов Туземного квартала.
Зона – это одно громадное строение. Комнаты со стенами из пластичного цемента вмещают много людей, но если комната переполнена, кто-нибудь почти беззвучно перебирается сквозь стену в соседнее жилище, то есть на соседнюю кровать, поскольку в комнатах нет почти ничего, кроме кроватей, на которых ведутся все дела в Зоне. От гула секса и коммерции Зона ходит ходуном, как огромный растревоженный улей:
– Две трети от процента. От этой цифры я не отступлюсь, даже ради моих послушных мужланов.
– Но где накладные, любимый?
– Не там, где ты ищешь, милый. Это же яснее ясного.
– Партия джинсов в комплекте с накладными гениталиями. Сделано в Голливуде.
– В Голливуде, мущинка.
– Какие еще комиссионные?.. Комиссионные… Комиссионные.
– Да, золотко, судно, груженное отличной смазкой, изготовленной из настоящего китового дрека в южной части Атлантического океана, сейчас содержится Министерством здравоохранения на карантине в Тьерра-дель-Фуэго. Комиссионные, мой дорогой. Если мы сумеем его оттуда вытащить, то заживем припеваючи. (Китовый дрек – это признанное вредным вещество, которое образуется в процессе разделки кита и выдерживания его на солнце. Запах этого отвратного рыбного месива разносится на много миль. Никто еще не нашел этому веществу применения.)
Сделку с этой смазкой прибрала к рукам компания «Интерзона импортс анлимитед», состоящая из Марви и Лейфа Неудачника. Вообще-то они специализируются на медикаментах, а на стороне держат круглосуточный Пункт профилактики на все шесть случаев от носа до кормы. (В настоящее время известно шесть независимых друг от друга венерических заболеваний.)
Они азартно идут на эту сделку и оказывают не совсем приличные услуги представителю греческого торгового флота, страдающему спастическим параличом, а также целой смене таможенных инспекторов. Компаньоны никак не могут поладить и в конце концов разоблачают друг друга в Посольстве, откуда их направляют в Отдел «Слушать-не-хотим-об-этом» и выпускают через черный ход на засранный пустырь, где грифы дерутся из-за рыбьих голов. Они в истерике машут друг на друга руками.
– Ты хочешь съебаться с моими комиссионными!
– С твоими комиссионными! А кто первый учуял выгоду?
– Но накладная-то у меня.
– Изверг! Зато чек будет выписан на мое имя.
– Ублюдок! Без гарантии, что я получу свою долю, ты накладной не увидишь.
– Может, лучше нам поцеловаться и помириться? Ведь не такой уж я мелочный скупердяй.
Они без особого энтузиазма обмениваются рукопожатиями и чмокают друг друга в щеку. Заключение сделки затягивается на много месяцев. Они заручаются услугами Экспедитора. Наконец Марви появляется с чеком на сорок два туркестанских курда, выданным анонимным банком в Южной Америке, что позволит пройти беспошлинную таможенную очистку в Амстердаме, вся процедура займет около одиннадцати месяцев.
Теперь он может расслабиться в любом кафе на Рыночной площади. Он демонстрирует фотокопию чека. Разумеется, оригинал он ни за что не покажет, а не то какой-нибудь завистник того и гляди плеснет на подпись средством для выведения чернильных пятен или испортит чек как-нибудь по-другому.
Все упрашивают его поставить выпивку, чтобы отметить это дело, но он лишь жизнерадостно смеется и говорит:
– Дело в том, что выпивку мне покупать уже не на что. Всех курдов до единого я истратил на пенстреп от триппера для Али. Он опять весь больной, от носа до кормы. Я чуть было не прогнал маленького ублюдка на соседнюю кровать, прямо сквозь стену. Но вам-то всем известно, какой я сентиментальный старикашка.
Марви все-таки покупает себе рюмочку пива, выдавив из своей ширинки на столик почерневшую монетку. «Сдачи не надо». Официант сметает монетку в совок для мусора, сплевывает на столик и уходит.
– Брюзга! Он завидует мне из-за чека.
По словам Марви, в Интерзону он переехал «за год до незапамятных времен». Его отправили в отставку с некоего неопределенного поста в Госдепе с формулировкой «для пользы службы». Очевидно, в студенческие времена он носил короткую стрижку и был очень красив, но потом лицо его обрюзгло, и отвислый двойной подбородок стал напоминать оплывшую свечу. Он становился тяжеловат в бедрах.
Лейф Неудачник – высокий худой норвежец с повязкой на глазу и навсегда застывшей на лице глупой, заискивающей улыбкой. Позади у него эпическая сага о безуспешных предприятиях. Он терпел неудачи с разведением лягушек, шиншиллы, сиамских бойцовых рыб, китайской крапивы и искусственного жемчуга. Разными способами и без успеха он пытался воплотить в жизнь идею Кладбища «Пташка Любви» с гробами на двоих, монополизировать рынок презервативов во время нехватки резины, содержать публичный дом с заказами по почте, выпускать пенициллин в качестве патентованного средства. Он следовал гибельным системам заключения пари в казино Европы и на ипподромах США. Под стать невезению в делах были и невероятные превратности его личной судьбы. В Бруклине озверевшие американские моряки выбили ему ногами передние зубы. Глаз выклевали грифы, когда он выпил пинту опийной настойки и вырубился в одном из парков Панама-Сити. Он пять дней просидел в лифте между этажами, испытывая круглосуточную тягу к джанку, и перенес приступ белой горячки, когда плыл на пароходе без билета, спрятавшись в солдатском сундучке. Мало того, однажды в Каире он свалился с заворотом кишок, прободной язвой и перитонитом, а больница была так переполнена, что его положили в отхожем месте, и хирург-грек, накачавшийся нембуталом, зашил в нем живую обезьяну, после чего его выебала целая толпа санитаров-арабов, а один санитар стащил пенициллин, подменив его на средство для чистки унитазов; в другой раз он заполучил триппер в жопу, и самодовольный английский врач лечил его клизмой с горячей серной кислотой, а немецкий специалист по технологической медицине удалил ему аппендикс ржавым консервным ножом и ножницами для жести (теорию микроорганизмов он считал «какой-то чепухой»). Потом, упоенный успехом, он принялся щелкать ножницами и вырезать все, что попадется на глаза: «В теле человека есть полно ненужный орган. Ты карашо жить с одна почка. Ты иметь два? Да, это есть почка… Внутри органы не должны так тесно вместе толпиться. Им нужно жизненное пространство, как фатерлянду».
