Тут, однако, мои тревожные мысли были прерваны. Дочь Сандера так стиснула меня в объятиях, что дышать, а тем более думать о чем-либо кроме близости, стало решительно невозможно.
Глава тридцать первая
Блаженствуя на подушках, я смотрел в вырез шатра, видел серебряную тропку луны на легких волнах и думал. Атли лежала лицом к выходу, закинув ноги мне на грудь, так, чтобы я мог любоваться всем, чем наделила ее природа. Море завораживало дочь Степи, монотонный плеск волн даровал умиротворение. Масло в лампах почти прогорело, в стороне я видел жаровню с приготовленными углями и кусками сырого мяса — для ночного завтрака в стиле Алой Степи; тарелки с закусками, пару кувшинов с вином или пивом… Но есть пока не хочется, хочется блаженства.
Несмотря на скверные предчувствия и такие же мысли, мне было хорошо. Сладкая истома обвила тело. Я неспешно размышлял, положив одну руку под голову, а другой массируя ступни, тонкие лодыжки и стройные икры дочери Степи и жалея, что рука моя дотягивается только до ее подколенок. Династический брак? Положим, Сандер устроит мне династический брак, втихую прирежет всех Растаров и через меня — а ведь я герцог, черт возьми, настоящая голубая кровь Санкструма! — легализует свою власть в империи, превратив меня в нового императора и свою марионетку. Он ведь хитер, хитер как старый, битый жизнью и жраный охотничьими собаками лис. Только такой мог сплотить все племена Степи в единый кулак. Ну и черт с ним… Марионеткой я не буду, не на того напали, выставлю свои условия. Возможно, если породнюсь со Степью — это будет правильный и единственный выход в войне против фракций, если завтра моя затея с Большой печатью не выгорит. С другой стороны — я обязан сохранять жизни всех этих ублюдков из имперской фамилии, ничтожных самодуров мармедионов, гнусных и кровожадных хэвилфраев, и сколько их там еще, у алкаша Растара, имеется, включая рыхлых от безделья дочурок? И самого Растара охранять — я ведь последняя надежда дряхлой Империи.
Что до Атли… Вряд ли найду женщину лучше… И я не веду сейчас речь о божественном сексе… Амара… Воспоминание вскипело и схлынуло, когда Атли, извернувшись, снова замкнула меня в объятия. Она была совершенна во всех смыслах, и это совершенство одновременно будоражило и пугало.
Я потерял счет времени, только замечал, что лунная дорожка слегка сдвигается. И снова схлынуло… и мы лежали, сплетясь телами, просто лежали, и было нам хорошо.
От порога раздался вкрадчивый шорох, там кто-то громко чихнул, будто выстрелили из стартового пистолета. Атли вскочила, я — следом, нагнулся, впотьмах попытался нашарить гладиус.
В тускло освещенном прямоугольнике входа возникли два огромных мерцающих золотом глаза, два мохнатых уха, и пышные усы. Глаза воззрились на нас с извечным удивленным выражением «А чего это вы тут делаете, а?»
— М-мэ? Уа-ар-р! — сказало существо, блеснув немалыми клыками, и, пропав на миг, снова явилось, аки призрак. В зубах оно держало некий предмет, принадлежность которого даже в сумерках определить было просто — удавленная крыса.
— Шурик? Как ты нас отыскал?
Кот-малут, явно гордясь, нежно уложил презент у порога и вразвалочку направился к жаровне. Там, привстав на задние лапы, как суслик, он деловито выловил лапой подготовленные к жарке куски мяса — пять штук, один за другим — и принялся их с чавканьем уплетать. Вот хитрец, знает же, что сырая говядина вкуснее даже самой жирной крысы! И принес крысу нам, обменял на еду, так сказать.
Закусив, он деловито осмотрел шатер, изрядно поточил когти о центральный устой, выбрал местечко на ковре неподалеку от нас, но так, чтобы его не задевали порывы ветра, помыл лапы и ряху, и, свернувшись клубком, задремал. А вслед за ним и мы незаметно предались дреме. Мой сон был наполнен голосами Стражей, я, можно сказать, наполовину бодрствовал, так бывает, когда мозг не включает одну из фаз сна. В этой дреме я услышал далекий шорох, как будто лодка ткнулась носом в песок. И еще похожий шорох почти вслед за первым. Но тревога не пробилась к сознанию, я был скован сном.
— Уа-р-р… — А вот это восклицание кота заставило меня подпрыгнуть. Малут сдавленно зашипел, и пулей выметнулся из шатра, только хвостище мелькнул.
Я попытался вскочить, но пальцы Атли сжали плечо.
— Тш-ш-ш… серый волк. Они вокруг шатра. Крадутся тихо, сжимают кольцо… Кот учуял, разбудил, умница… Сейчас мы оба быстро встанем и выскочим на мелководье. Если промедлим — они взрежут шатер и ворвутся внутрь. На мелководье есть шансы. Есть оборона. В шатре обороны нет.
Слова у нее не расходились с делом. Она выскочила из шатра, и лунный свет отразился от ее нагих ягодиц и лопаток. И от сабли, которую успела схватить.
Я чудом нашарил гладиус и ринулся следом — такой же нагой, как и она.
Вода Оргумина обожгла холодом. Я пробежал следом за Атли несколько метров, расплескивая лунные жемчужины, и остановился, когда вода достигла колен. Успел заметить, что над Оргумином проступил охряной рассвет. Атли смотрела в сторону берега. Я развернулся — и увидел десяток теней по обе стороны шатра. Свет луны уже потускнел, но я легко разглядел зачерненные углем лица и такое же, натертое углем оружие — короткие тесаки или кинжалы. Доспехи? Арбалеты? Вроде бы нет. Значит, они знали, куда идут. Хотели зарезать нас в шатре — возможно, спящими, даже наверняка — спящими.
Где-то на круче, в сотне метров отсюда — Алые. Но звать бесполезно — нас прикончат раньше. Да и вряд ли отсюда услышат… А услышат — не добегут…
Тени замялись, изумленно пялились на нас, голышей, я видел, как мерцают глаза.
— Баба! — тихо вскрикнул один из ублюдков.
— Бритая! — вскричал другой потрясенно, как будто ему никогда не приходилось видеть бритую в известных местах женщину. Хотя, если подумать — и правда не доводилось, Санкструм не Степь, тут другая мода.
— Девку не трогать! Не трогать девку! — крикнул третий, и тени приблизились. — Отдай его нам, степнячка! Тебя мы не тронем!
— Х-хо! — сказала Атли, выставив ногу. Преодолевая сопротивление воды, я сместился так, чтобы стать по ее левую руку. — За спину, Торнхелл! За спину!
— Нет, — сказал я.
Справимся с ними? Сомневаюсь, что справимся. Но хоть жизни продадим дорого. Дочь Сандера тоже не уйдет — не тот характер.
Вдруг на берегу подле шатра я увидел маленькую крадущуюся тень, похожую на сгусток темноты. Острые уши и мерцающие глаза не позволяли ошибиться. Малут. Он двигался к крайнему из нападавших, припав мохнатым брюхом к песку. Затем прыгнул.
Как-то моя старая кошка поймала воробья. Прыжок, удар лапы — и сбитый летчик уже на полу. Кошка была опытным палачом, на даче ее кровавый счет шел на вторую сотню казненных полевок, чьи головы она приносила к порогу, поэтому она не стала возюкать птичку лапкой, а сразу деловито перекусила ей микроскопическую шейку. Воробей был сожран целиком под довольное утробное рычание. Когда я заглянул под стол, там сиротливо лежало одно перышко и клювик. Тогда я на секунду представил, что кошка выросла до размеров тигра, а я на нее наорал. Большая… хр-р!.. ошибка.
