Минимум насилия и только там — где решить проблему без него нереально.
Никаких завоеваний.
Развитие торговли, науки, искусств.
По возможности — договариваться. Договоры должны быть в пользу Санкструма.
Я не диктатор. Я — управленец. Чиновник с гуманными принципами. Я работаю, чтобы Санкструм жил. Это мое основное желание, моя профессиональная ответственность, и — да — вызов моим профессиональным способностям. На посту я не позволю себе злоупотреблений. В противном случае злоупотребления затянут меня в яму, из которой уже не будет выхода. Слишком много раз в мире Земли я встречал таких людей — в конце концов, они просто превратились в живой денежный канал, который пожрал их разум. Алчность — убивает разум. Я не позволю алчности стать моей сутью.
Еще раз. Я — чиновник, управленец. Не более. Если я почувствую, что власть ударяет мне в голову, я сам сброшу себя с небес на грешную землю.
При всем при том я знаю, что человек всегда остается человеком, и мелкие слабости буду себе прощать.
Все.
Мы проезжали через большую рыночную площадь. Мне бросилось в глаза, что половина лотков — пустует, лавки тоже большей частью заколочены. У булочной, чья принадлежность легко определялась по вывеске с парой скрещенных рогаликов, толпилась очередь: никакой парчи и бархата, сплошь бедняцкие одежды, без дыр, но и не яркие, как хвосты у павлинов. Простые люди стоят за хлебом… Черт, знакомая картина. Как и говорил трактирщик — подвоз скверный, хлеб плохой, и того мало…
Я постучал в стенку кареты:
— Останови!
Выбрался вместе с Шутейником. Дядя Рейл остался в карете.
Внутри булочной тоже маялась толпа. У прилавков суетились взмокшие продавцы, выкладывали хлеб с лотков в плетеные корзины. Какая-то женщина закатила визгливый скандал.
Рядом была лавка зеленщика. Народу не в пример меньше, может, потому, что запах в лавке стоял не слишком приличный, а купить толком было нечего. Чувствуя, как на мне скрестились взгляды, я осмотрел стеллажи с почерневшими ящиками, где лежал урожай прошлого года — полусгнившая капуста и такой же лук, мумифицированная морковь, увядшая брюква, и еще какие-то овощи, в общем, все то, чем кормили нас сегодня в «Кружке пива». Бочки с соленьями тоже не слишком озонировали воздух. Старая квашенная капуста воняла аммиаком.
— Нет подвоза от селян, — молвил зеленщик, не дожидаясь расспросов. — Не пускают на кордонах стражники Таленка-бургомистра… Запасы-то у селян есть, есть запасы-то, точно знаю… Старого урожая запасы… И яблочки даже есть, как не быть? Воском протертые, чтобы не гнили, в погребах лежат-полеживают… Вы уж озаботьтесь, господин архканцлер… Того, этого… чтобы запасы подвезли через кордоны… Распорядитесь поскорее! Ить вон как — трактирщиков-то вином, сказывают, уже оделили… А черный мор — что ж, завозить-то можно из деревенек, где мора нет!
Как я и полагал, благая весть об алкоголе уже облетела Норатор. А вместе с нею — правдивое, в пику «Громобою», суждение об архканцлере. Зеленщик не боялся меня, смотрел дружелюбно, в глазах — надежда на чудо, словно я добрый волшебник, по мановению руки способный оделить горожан овощами, булками и мясом.
Народ в лавке одобрительно загудел. Ох…
Я похлопал зеленщика по грязноватой блузе:
— Постараюсь, братец, разберусь денька за три… Жди! Подвоз будет! — И подумал: а если не решу проблему? Яснее ясного, что подвоз и раньше был скверный, ибо чума, а сейчас, после моего воцарения, его окончательно перекрыли, чтобы настроить горожан против меня. Чуть-чуть еще подождать, вот эти самые три-четыре денечка — и город превратится в пороховой погреб, куда достаточно бросить спичку. Спичка эта будет простой: архканцлер виноват, бей Торнхелла! И, как минимум, в Нораторе я уже не смогу появляться — ибо будут бить, слова в Санкструме не расходятся с делом. И репутацию свою я уже никогда не отмою…
Чертовы кордоны, тормозящие подвоз… В ближайшее время придется решить, что с ними делать и как. А кроме того — нужно узнать, какие именно деревни вокруг столицы осуществляют поставки продовольствия и нет ли там черного мора. Проблемы множатся, как снежный ком, катящийся с горы…
Я шагал по площади, оглядывался. Шутейник двигался сбоку. Короткий меч на поясе. Карета и кортеж Алых следовали позади. Будь я подушечкой, а взгляды — булавками, я бы уже напоминал ежа, столько взглядов в меня воткнулось.
На пути попался еще один лабаз. Вывеска над ним изображала нечто, похожее на четыре разноцветных батона колбасы.
Торговец, похожий на спичку с обожженной до пепла головой, раздраженно захлопнул двери лавки, привесил замок. Потом прикрыл витрину железными ржавыми ставнями, с трудом продел в них дужку замка и принялся ворочать массивным ключом.
Я воздел руку над головой — в приветствии:
— Чем торгуешь, любезный?
Он устремил на меня тусклый взгляд:
— А ты кто такой, вошка трачена? — И тут же издал судорожный всхлип, дернул тонкой сморщенной шеей. — Господин архканцлер! Торгую тканями, господин архканцлер. Наилучшие мануфактуры для платьев и одежд всяческих! И для домов богатых, и для домов бедных, и для голодранцев, для всех товар найдется… — Он передернулся и от души матюгнулся. — Были ткани, да сплыли! Закрываю лавку до лучших времен, господин архканцлер, торговать нечем!
— Как так?
— Морская Гильдия не дает подвоза! Требуют, чтобы торговали только заморскими тканями из Адоры, а они дорогие дюже… Купеческую Гильдию поприжали они страшно, не пущают мануфактуры из Санкструма в Норатор! — Он понизил голос: — А все с попущения императора нашего Растара да бургомистра Таленка, чтоб черт его за ногу дернул да в выгребной яме утопил!
Методы работы торговых организаций-монополистов мало чем отличаются от методов мафии. Покупай наше — или умри. Ну как же мы не даем вам выбора — вот наши прекрасные ткани… берите-берите. А можете и умереть. Выбор за вами, мы ни к чему вас не принуждаем.
— Это еще до черного мора началось?
— Истинно так, ваше сиятельство! Давненько уж. Подвоза нет. На воротах стража Таленка у Купеческой Гильдии все мануфактуры изымает, что из Санкструма или Рендора везут! И не только мануфактуры, а и платья готовые, и кожи уже изымать начала, и все что угодно! Гильдия-то Морская хочет, чтобы все ихние товары покупали, лютует страшно! А народ что? Денег у людей все меньше, кто покупать дорогое-то будет? Раньше ездили в другие города за покупками, а нынче, как мор пришел, вовсе покупать перестали… Но Гильдии Морской все нипочем… Разоряемся мы, по миру пойдем вскорости… — Он еще раз грязно выругался, извинился и отвесил мне поклон, став похожим на сломанную спичку. — Вы уж озаботьтесь, господин архканцлер, ваше сиятельство, делами нашими… Приструните Гильдию Морскую, слезно прошу — и от себя и от прочих торговцев…
Я пообещал разобраться в ближайшее время. И подумал вот что: Морская Гильдия, играя за одну из фракций Коронного совета, активно наращивает денежные запасы накануне переворота. Частные армии и подкупы требуют денег. Но что будет после? Выстроят такую монополию, что ни охнуть, ни вздохнуть? А как же ремесла Санкструма? Они окажутся в упадке… Уже оказались. Как раз то, о чем я говорил — алчность. Алчность превращает людей в нелюдей и заставляет обогащаться, забыв в себе человека.
