Я поднял перчатку двумя пальцами, приблизился к принцу и, улыбаясь, затолкал ее за богато отделанный пояс. Затем улыбнулся, подмигнул Хэфилфраю, и едва сдержался, чтобы не похлопать его по щеке.
Две недели отсрочки.
Но только за две недели мне никак не научиться фехтовать.
За это время мне необходимо придумать что-то, что поможет победить в фехтовальном поединке принца Хэвилфрая.
Глава четырнадцатая
Недавно прошел дождь, и по улицам Норатора еще бежали ручейки грязи. Животы туч, казалось, были покрыты копотью, но небо уже светлело и вечернее солнце заглядывало в многочисленные прорехи, вылизывая мостовую золотыми языками. Сквозь зарешеченное оконце кареты я смотрел на городские улочки, а сердце тем временем выстукивало все убыстряющийся ритм. Я направлялся в ловушку, знал это, и ничего не мог поделать. Те, кто расставил ее, прекрасно понимали все алгоритмы моего поведения: «должен спасти…», «…идиотское благородство», «чувство дружбы…», «своих не сдаем…» и прочее. Это как в «Гамлете» — ты управляешь человеком, зная клапаны его души. Они знали мои клапаны, знали, куда и как нажимать, чтобы направить меня на однозначную смерть.
В разложенный пасьянс власти Санкструма карта архканцлера не вписывалась.
Впрочем, я уже не тот сопливый пацан, что был перенесен в Санкструм Белеком… Я научился убивать. И понял, что без жестокости и хитрости в этом мире я вряд ли уцелею. Но и жестокость, и хитрость я буду проявлять изредка, только тогда, когда нет у меня выбора, когда загнали в угол… Как вот с предстоящей дуэлью… Или — с Большой имперской печатью, которую необходимо получить, если я намерен сосредоточить в своих руках всю власть в стране.
Карета — я взял самую простую, без гербов и позолоты — высадила нас неподалеку от порта, на маленькой площади с каменным высоким постаментом посредине. Видимо, он когда-то служил подножием статуи, но от нее не осталось и следа. Черный постамент пестрел от бумажек, частично размокших от дождя. Подле толпились люди.
Я подал руку Атли, но она громко цокнула и спрыгнула на мостовую без моей помощи. «Торнхелл, я — Шутейник, твой хогг! — сказал ее взгляд. — За каким чертом ты подаешь руку мужчине? Вы что, любовники?»
Она была в длинном темном плаще, маскировавшем клинки, и шляпе, надвинутой по самые брови. Перчатки скрывали руки, а что до лица, то в карете мы закрасили его охряным, легко смываемым гримом. Теперь она была вылитый хогг, просто не отличить.
Я тоже был в шляпе, надвинутой на лоб — чтобы оставаться неузнанным. Такой романтический образ, только вод незадача — лоб под шляпой неудержимо потел.
Я обернулся к двум возницам — замаскированным Алым, чьи плащи заслоняли доспехи и оружие:
— Ожидайте нас там, где условлено. Лошадей сменить. Завтра мне понадобится карета.
Они синхронно кивнули, все это уже было обговорено не один раз. Я объяснялся с ними уверенно, но в глубине души понимал — если затея не выгорит, Алым будет некого дожидаться…
Они уехали, а я содрогнулся. Все, мосты сожжены. Теперь — только вперед.
Но не сразу…
Подковки моих ботинок простучали по мостовой; я быстро, по верхам, ознакомился с содержанием налепленных на постамент бумажек.
«Трактир «Красная мельница» со всею обстановкою небитой и богатой продается по улице Серебряной кроны. В трактире никого не зарезали и ежели услышите про бойню в трактире — то вранье подлое и никаких рек крови не было там!»
«Тоска кругом и безысходность… безвременье плывет…»
«Новый чайник медный и блюда глиняные расписные отдаю бесплатно занедорого…»
«Император — гад!..»
«Ежели кто хочет свежего молока без мора и водой неразбавленного и вообще, так обращайтесь к…»
«Мои груди упруги, а бедра бархатисты… Огонь меж них всегда пылает! Я одарю тебя любовью всего за…»
«Санкструм гибнет, очнитесь же, люди!..»
«Бургомистр Таленк ворует много а особливо средства что на мощение городских дорог казной были отпущены недавно а еще блудных девок посещает в борделе «Утеха» коий из Университета Больших Наук переделали ныне а заведует оным госпожа Гелена сучья дочь ненавижу!»
Последнее сообщение, написанное красными чернилами, второпях и совсем без запятых, было просто-таки криком души. Сразу ясно, что писавшего вышибли из борделя, видимо, денег на девицу не хватило. Хм. Надо будет навестить эту мадам Гелену и восстановить в стенах борделя Университет. Нехорошо, когда Университеты заменяются борделями. Нет, на самом деле, пусть в Нораторе будет и то и другое, только каждое заведение — на своем месте. Вот только где взять ученых, преподавателей? Небось, разбежались кто куда, самые смышленые укатили, а те, что пожиже, торгуют на рынке… Блудных же девок всегда переизбыток, как и бывает в гибнущей стране.
Чернила на многих поклейках размокли и потекли, но основную суть я ухватил: постамент был чем-то вроде Пасквинской статуи в средневековом Риме, или интернет-форума на популярных ресурсах Земли. Его использовали для бесплатных объявлений, ну и для выражения своего недовольства властью, конечно.
Я изучил все ветки форума, в смысле, обошел все четыре слезящиеся от дождя стены. Народ продавал товары и имущество, клял власть, сочинял матные стишата и любовные сонеты. Об архканцлере Торнхелле не было ни строчки. Прямо не знаю, к добру это или к худу.
— Нравятся блудные девки, а, Торнхелл? — Кошачьи глаза Атли сверкнули из-под шляпы.
— Просто интересуюсь городскими новостями.
— А зачем? И так ясно: все плохо. Х-хо!
Люблю здравомыслящих женщин. В моем мире они редкость. Но постамент натолкнул меня на мысль не просто раздавать «Мою империю» — хочу или нет, но со временем детище Бантруо Рейла превратится в официальный рупор правительства, которому не слишком доверяют — но и сообщать всяческие новости через вот такие аналоги Пасквинской статуи. А начать придется уже завтра, если я хочу вовремя собрать деньги на выплаты Алым и Степи.
Внезапно толпа у постамента распалась, послышалось бряцанье оружия. Подошли двое стражников — по-видимому, из числа городских, ибо одеты и вооружены одинаково. Остриями алебард быстро соскоблили одно объявление и ушли. Я с любопытством посмотрел, что же именно соскоблили. О, ну конечно — то самое, где обличается в казнокрадстве бургомистр Таленк; скоблили так тщательно, что оставили борозды на камне. Ну, стало быть, пасквилянт изложил чистую, невыносимую кое для кого правду. Вопрос: почему Таленк просто не выкорчует постамент, как старый пень из земли? Ответ: скорее всего, таких постаментов по городу множество, а если выкорчует все — начнут лепить объявления на стены домов. Уточню сегодня у Шутейника. А завтра начнем работать, распространяя нужную мне информацию не только через газету.
— Время, Торнхелл, — напомнила Атли.
