Однако уходя, я чувствовал на себе взгляд Кронкера. Естественно, полный ненависти и злобы.
Я сохранил ему жизнь, но приобрел ярого врага.
После этого происшествия мы с Атли вплотную занялись портом.
Глава 13-14
Глава тринадцатая
Но не сразу. Картина того, насколько плотно меня обложили в Варлойне, окончательно сложилась лишь тогда, когда мы с Атли и Блоджеттом — и, разумеется, с четверкой Алых, прибыли в королевские конюшни. До Норатора путь не слишком близкий, и ехать туда необходимо в карете, во всяком случае, мне — так точно, поскольку — увы и ах — я не удосужился обучиться верховой езде за все время своего пребывания в Санкструме. Да-да, я не владею краеугольными умениями средневековья — верховой ездой и фехтованием, хотя с помощью кинжала, шпаги и меча уже убил нескольких человек…
Итак, мы с Атли шли впереди, Блоджетт семенил позади, на почтительном расстоянии, дабы не слышать наших разговоров; авангард и арьергард прикрывали Алые.
— Почему ты не приказал схватить этого негодяя? — спросила Атли. — Ты странный, серый волк, ты не хочешь карать там, где карать нужно.
Я вздохнул. Психология дочери Сандера проста: все, что мешает — вырезать. В какой-то степени это действенная тактика, если хочешь сохранить и преумножить власть, но насилие порождает насилие, огрубляет и низводит правителя до самых примитивных инстинктов, а стать кровожадным мясником — этого я боюсь даже больше, чем потерять свою жизнь. Подобные вещи легко воплощать в фантазиях или книжках о всемогущем владыке: раз, и истребляем всех несогласных, два — и в стране воцаряется всеобщее благо. Ну, а те, кому всеобщее благо не нравится, могут вплотную ознакомиться с первым пунктом. Примитивная формула для примитивных умов… Я вспомнил Ренквиста. Вот он устроил справедливое общество для всех, вернее — попытался устроить в меру своего уродливого разумения. Интересно, как его подданные относятся к сильной руке? А рука у барона, несомненно, сильная, и она зажала людей в такие рамки, что ни охнуть, ни вздохнуть, превратив их, по сути, в роботов, исполнителей воли Ренквиста.
Дрянь, мерзость. При первой возможности я… Да, в случае Ренквиста я легко позабуду о своем милосердии.
Но есть еще одна мотивация моего гуманизма, о которой я могу легко поведать Атли — и при этом не соврать.
Я сказал осторожно, чтобы, не дай Ашар, дочь Сандера не приписала меня к когорте трусливых и малодушных:
— Пока я не хочу трогать никого. Понимаешь ли, Атли, если я начну какие-то репрессии, а я могу попытаться начать их даже сейчас, имея в своем распоряжении Алых, дворяне тут же разбегутся и заберут с собой богатства. Начнется всеобщий хаос. А богатства дворян мне нужны. Нужны, чтобы выплачивать Степи дань и восстановить Санкструм. Ты ведь ехала через страну, ты видела, что страна — умирает…
Она тряхнула головой:
— Я видела, как твои дворяне делят живой труп страны! Они сражаются за земли Санкструма, отбирают куски пожирней… Они похожи на стаю падальщиков!
— Да, все они шакалы, к сожалению… Но не беспокойся, и на шакалов найдется управа… Постепенно. Я попросил доставить мне бухгалтерские книги Варлойна и Санкструма… да, как же запамятовал — нужно было приказать Диосу прихватить и цивильные листы… Это те ведомости, по которым осуществляется финансирование нужд имперской фамилии… Так вот, если я не ошибаюсь — а в делах денег я очень редко ошибаюсь, на днях нас ждет некий сюрприз…
— Сюрприз какого рода, серый волк?
— По мере того, как я начну ревизии управленческих дел Варлойна и Санкструма, шакалы начнут жрать себя сами… Они начнут подчищать свои грязные дела… Свое воровство, проще говоря. Они начнут убирать основных исполнителей их воли, и так до тех пор, пока не останется только верхушка. А верхушку я лично съем на завтрак. И при всем при этом я не вызову паники среди основной массы дворян, и золото останется в Санкструме. Я не потревожу стену власти до нужной мне поры.
Она бросила на меня странный взгляд, в котором удивление мешалось с острой заинтересованностью:
— И поэтому ты не хочешь действовать напрямую?
— Да. Я осторожен. Пока враги думают, что меня можно убить — а меня и правда можно убить — золото в безопасности.
Сказал так и подумал: а ведь сейчас выбалтываю государственные секреты шпионке Степи, да еще таскаю за собой повсюду, и еще буду таскать, а может, и не только таскать, потому что находится рядом с ней и сохранять, хм, мужское спокойствие мне все сложнее. Монголы при Чингизе засылали на земли, планируемые к завоеванию, шпионов под видом торговцев, а тут и засылать никого не нужно — первое лицо государства выбалтывает все секреты. Но, на самом деле, в этой слабости и есть моя сила. Я внушил Атли, что Санкструм слаб, а я вполне безопасен, и выиграл передышку. Моя искренность — главное на теперешний момент оружие против Степи. Я должен обезопасить Санкструм от Степи на несколько лет, пока страна не встанет на ноги…
Новый взгляд на меня, зеленые глаза, в которые я почему-то уже не могу смотреть спокойно, странно искрятся:
— А чего ты хочешь?
— Что? Чего я хочу?
— Чего ты хочешь потом, когда выплатишь дань и победишь всех врагов? Завоеваний, всемирной славы?
Я пожал плечами:
— Я не хочу ни завоеваний, ни всемирной славы. Я хочу, чтобы простые люди Санкструма жили хорошо.
— Не понимаю… Низшие? Те, кто пашут землю? Торгуют? Х-хо!
Ну да, «Х-хо!». Тяжелый случай. Я сказал еще более осторожно:
— Они не низшие, Атли. Они просто живут и заслуживают лучшей доли. А еще они нас кормят. Кормят и управленцев, и воинов, и платят налоги… Без простых людей не было бы Санкструма. — И презирать страдания простых людей… неправильно, и чревато для сильных мира сего, мог бы я добавить, но не добавил, ибо бросать такие укоры в лицо дочери Сандера было опасно. — Я не собираюсь воевать и завоевывать. Мне это неинтересно. Я хочу строить школы и университеты, развивать торговлю и искусства, продвигать благие дела и принять законы настолько умеренные для всех людей, насколько это возможно… Потому что жесткие законы принимают слабые и трусливые правители.
Новый взгляд на меня. Странный, но по-прежнему искрящийся.
— Не понимаю тебя! Ты чудной! Если бы я не видела тебя в деле, решила бы, что ты трус… Ты боишься, я это ясно вижу, но ты не трус. И сейчас ты идешь на смерть ради друга. Ты чудной, серый волк… — Она схватила меня за руку, сжала ладонь крепкими пальчиками, приблизилась вплотную, запрокинула голову на миг — я увидел полураскрытые, зовущие губы. — Ты вкусно пахнешь…
Я стиснул ее ладонь крепче, чем планировал, но она не попыталась освободиться. Так мы и шли рядышком, держась за руки, как влюбленные подростки.
— Ты тоже пахнешь намного лучше придворных дам…
— Х-хо! Они редко моются… Они пахнут ношенным бельем и мерзкими притирками и мазями, которыми пытаются заглушить свою вонь… Твой Варлойн воняет… А мы моемся каждый день, даже в походе, даже зимой!
