Рейн взвыл, заорал, задрав лицо вверх, содрогаясь, как от зверской боли, и мне хотелось орать вместе с ним, снова выдирать свои волосы и орать.
— Я не спасла его, я не смогла. Я ничтожная жена, я ужасная мать. Они похоронили его, всего обмотанного в шелка, в белые кружева там в Нахадасе… я не могу даже пойти на его могилу, потому что Нахадаса больше нет.
Бросилась в ноги Рейна, обхватила их руками и взмолилась, захлебываясь слезами, видя, как он стоит словно каменное изваяние, как будто весь окоченел.
— Я проклятая дочь… убей меня, вырежи сердце из моей груди, чтобы мне не было так больно. Отруби мне руки и голову, я так надеялась, что ты это сделаешь, отруби. Нет сил с этим жить, нет сил слышать его плач по ночам, видеть во сне маленькие ручки и целовать пятнышко на среднем пальчике левой руки… а потом орать от боли, когда она начинает таять и исчезать. Эта ручка… она давно закопана глубоко… о… Рейн, избавь меня от боли. Как же я ждала, что ты придешь и сделаешь это.
— Неееет, — этот рев сотряс яму и все деревья вокруг. — Неет.
Упал ко мне, вниз, обхватил меня за плечи, за лицо.
— Там в могиле… там не наш сын. Там… не маленький гайлар, а чужой ребенок. Слышишь? Там не наш сын.
Сквозь туман сквозь марево боли от воспоминаний я подняла на него затуманенный взгляд.
— Как… ты был там? Был на той могиле?
— Был… Меня туда повела Дали… и я решил. Им иммадан саахи, — рванул меня к себе, сдавил обеими руками до адского хруста. — Он жив, Одейя. Я чувствую, что он жив. Теперь я почти в этом уверен.
Потом жадно прижался губами к моей голове, зарылся лицом в мои волосы.
— Одевайся. Ты возвращаешься в лагерь вместе со мной. Закончится война, и мы поедем искать Вейлина.
Обхватила его обеими руками, вжимаясь всем своим телом в его огромное тело и чувствуя, как впервые за все эти страшные годы я испытываю облегчение, как будто весь жуткий груз переложила на плечи Рейна.
— Прости меня…
— Прости меня…
Одновременно, глухим, умоляющим эхом, и я не выдержала — зарыдала, тыкаясь мокрым лицом в его лицо, чтобы найти утешения в дрожащих жестких губах, которые осыпали поцелуями мои глаза и губы… Забирая кусок боли себе, принимая мою тяжесть, рассеивая ледяную тьму в моем сердце, чтоб поселить там надежду.
— Нет твоей вины… ее нет, понимаешь? Я должен был найти тебя раньше.
— Как… как я приду в лагерь, где меня все ненавидят, где ждут, когда ты принесешь мою голову?
— Ты не пойдешь. Я отнесу тебя на руках… Как мою законную жену, сочтенную со мной первородным ритуалом. Он свершился, когда моя кровь смешалась с твоей после произнесенной молитвы…
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. ОДЕЙЯ
Что такое честь в сравнении с любовью женщины? И что есть долг в сравнении с ощущением только что родившегося сына на твоих руках… или с улыбкой брата?
(с) Игра Престолов
Никто не посмел ему перечить, никто не посмел даже взгляд на меня поднять, когда он внес меня в лагерь, ступая босиком по снегу, закутанный в шкуры и в мои волосы.
Они столпились у костров. Валласары, так не похожие на себя ранее. Теперь они больше напоминали кочевников, и мое сердце сжималось от жалости.
Дети, женщины, мужчины. Все укутаны в меха, в намотках на ногах, у нас такие носили странники, кто давно стоптали свои сапоги. Худые, явно голодные, но решительные и смелые. Стало стыдно… что я из Лассара, что я их враг, что я одна из тех, кто принес им столько страданий.
Как мне сейчас это напоминало тот день, когда он привез меня в Валлас, но не как свою жену, а как пленницу, как жалкую рабыню, на цепи. А ведь я не просто простила. Я настолько изменилась, что мне понятны любые поступки моего волка.
* * *
Рейн Даал въехал в замок триумфально и медленно, продолжая удерживать цепь одной рукой, а другую поднял, приветствуя свою армию смерти, тут же склонившую головы. Я с непониманием и неверием смотрела, как люди кричат, швыряют в воздух головные уборы, тянут к нему руки. Что тут происходит, Саанан их всех раздери? Разве они не присягнули в верности моему отцу и брату, разве они в чем-то нуждались, когда здесь правил Анис? Почему они рады видеть этого проклятого захватчика? Что происходит вокруг меня? В какой кошмарный фарс я попала?
— Дестчата тенг баас, моара вертанс, моара торианс ва торианас. Несеалга. Несеалга ланг тианда вертанс Vаллас.
— Раин. Раин. Ноар велиар. Легарнис велиар керданс. ДасДаал. Дас Даал.
Они кричали на гортанном и непонятном языке, они швыряли под ноги его коня засушенные цветы. Проклятые изменники. Цветы шаарин цветут летом. Это означало только одно — они хранили их. Они ждали, когда этот жуткий монстр в железной маске войдет в город… чтобы приветствовать его алыми цветами победы.
* * *
А сейчас, как же сильно все изменилось. Все, кроме него самого. Он все такой же устрашающий, огромный, но теперь уже мой, родной. Он отец моего ребенка, он теперь мой Повелитель и муж.
— Я привел к вам мою женщину. Она не принадлежит Лассару, не принадлежит Валласу. Она ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ. Она моя жена и мать моего сына. Законная жена, соединенная со мной священным первородным ритуалом соединения кровью, который раньше проводили наши предки.
И я, Рейн дас Даал, ваш велиар, ваш Владыка и Повелитель прошу от вас уважения, любви и преданности… не лассарке, не врагу. А моей велиарии, моей женщине, что для меня равно верности лично мне. Я всегда честен с вами, я всегда говорю вам правду. Она отреклась от своего рода, отказалась от своей фамилии и присягнула мне в верности. Она Одейя деса Даал. Велиара Валласа, мать наследника престола…
— А… где наследник?
— Украден, спрятан врагами, и после нашей праведной войны мы вернем его и представим вам. Кто готов склонить голову пред своей велиарой, пусть пойдет и поцелует край ее одеяния, а кто выступит против — выступит против меня и лишится головы за бунт… Либо…
Он обвел взглядом всех присутствующих.
— Я отказываюсь от престола, забираю свою женщину и ухожу в лес, а вы выбирайте себе другого велиара. Я дам вам свободу выбора и свободу воли.
— Не хотим другого велира.
— Нет.
— Не бросай нас, Рейн.
— Нет лучшего велиара, чем Рейн дас Даал.
— Мы с тобой, наш велиар. Мы твои. Наши души и сердца принадлежат тебе и твоей женщине.
Они начали подходить ко мне и целовать край моего белого платья, а затем касаться лбом моей руки, спрятанной в перчатку.
Подняла голову и посмотрела на Рейна. Какой же он величественный, сильный, храбрый. Сколько в нем благородства и чести. И как же они его любят. Сколько в их глазах восхищения, как и в моих… Неужели ради меня оставил бы трон и ушел… О, мой волк. Как же плохо я тебя знала.
