– Привет, чувак, – осторожно произносит Альфи, что для него совершенно необычно. Он заходит в комнату и закрывает за собой дверь. Но вместо того, чтобы плюхнуться на кровать рядом с Хьюго, он стоит и потирает затылок. – Так что, э-э-э…
– Ты видел Маргарет, – со вздохом говорит Хьюго.
Альфи явно испытывает облегчение.
– Да, мы ее видели.
– Мы?
Альфи открывает дверь. В коридоре стоят все остальные – четверо его братьев и сестер. Они робко вваливаются в комнату.
– Мне очень жаль, – бормочет Джордж, опускаясь на кровать и неуклюже похлопывая Хьюго по спине. У него мрачный вид, но с другой стороны, Джордж всегда выглядит мрачным – словно родившись самым первым, он в качестве бонуса приобрел чрезвычайную серьезность. – Отстой, да?
– Поверить в это не могу! – говорит Айла, разворачивая стул у письменного стола и садясь на него верхом. Она опускает подбородок на сложенные на спинке руки, в ее пылком взгляде читается забота. – Как она могла так поступить?
Хьюго улыбается им, но сам чувствует, насколько вымученной получилась эта улыбка.
– Все нормально, – отвечает он. – Я в порядке. Честно.
Поппи по-прежнему стоит у двери, рассеянно теребя кончики своих многочисленных косичек. Она скептически смотрит на брата, словно может видеть его насквозь. Хотя, собственно, так и есть.
– Хьюго.
– Правда, – снова говорит он. – Все будет хорошо.
Повисает молчание, и Хьюго разглядывает свои руки, чтобы не смотреть, как остальные обмениваются взглядами. Наконец Альфи пожимает плечами.
– Она все равно не особо мне нравилась, – говорит он, чем вызывает смех Хьюго, потому что все они обожают Маргарет. Если уж на то пошло, они всегда считали, что это он не ее поля ягода.
И вот один за другим остальные подхватывают.
– Точно, – поддерживает брата Оскар, нерешительно переминаясь с ноги на ногу у кровати Альфи. Ему ненавистны любые драмы. Обычно он предпочитает верить, что реален тот мир, в котором он живет в своих видеоиграх, но сейчас проводит рукой по своим скрученным в короткие спиральки волосам и ухмыляется. – Она была хуже всех.
– Настоящий монстр, – поддакивает Айла, пытаясь сохранить серьезное лицо.
– Помнишь, как она пролила на тебя коктейль, Поп? – спрашивает Джордж, и Поппи на мгновение замирает. Из всех них именно она больше всего общалась с Маргарет, и от Хьюго не ускользает, как сильно расстроена сестра. Но в конце концов та кивает.
– Я до сих пор не простила ее за это, – шутливым тоном отвечает она. – А теперь она точно не получит прощения.
Какое-то время их разговор продолжался в том же духе, и Хьюго изо всех сил старался улыбаться, хотя сам продолжал думать обо всем, что произошло, и о путеводителе, который держит в руках, но вдруг произнесенные Альфи слова порождают в его голове идею, и на ее основе выстраивается план.
– Не переживай чувак, – весело говорит Альфи, протягивая руку, чтобы хлопнуть Хьюго по плечу. – В мире есть и другие Маргарет Кэмпбелл.
Мэй
Мэй закрывает глаза ладонью и нажимает на кнопку воспроизведения, но, как только фильм начинается, не выдерживает и смотрит через пальцы. Знакомо нарастает музыка, появляется черный экран с небольшой надписью: «мэй дэй продакшн», а затем…
Девушка ударяет по клавиатуре компьютера, и окно исчезает.
Честное слово, это просто смешно! Она уже посмотрела этот фильм, наверное, раз тысячу – и даже не уверена, что сказать так было преувеличением. Всего лишь пару месяцев назад Мэй ликовала и ощущала головокружительную радость, представляя себе все те похвалы, которые вскоре должны были на нее обрушиться. Более того, она была уверена, что члены приемной комиссии Школы киноискусства при Университете Южной Калифорнии сочтут ее фильм гениальным. А как иначе?
Сколько Мэй себя помнит, все вокруг твердили ей, что у нее талант. В девять лет она сняла свою первую короткометражку (фильм в технике покадровой съемки о том, как маффин по имени Стив влюбился в бейгл по имени Бруно). В десять лет она стала проводить вечера, ошиваясь у видеоклуба старшей школы (причем делала это чрезмерно старательно, и ей даже в голову не приходило, что ее псевдодокументальный фильм о взрослых ребятах вряд ли тепло встретят). На одиннадцатый день рождения она получила свою первую профессиональную камеру (после угроз потратить на такую все свои сбережения) – прекрасный «Кэнон», цифровую зеркалку с 35-миллиметровым объективом с диафрагмой f/1.8.
До настоящего момента она жила своей страстью, решимостью и нежеланием мириться с отказом, привлекала в актеры своих друзей, сама искала места для съемок и смотрела ролики на YouTube, чтобы научиться новым хитростям. Теперь ей предстояло попасть в высшую лигу, когда она наконец получит профессиональное образование в одной из лучших кинематографических школ в мире – что было ее единственной мечтой.
Ей даже в голову не приходило, что эта самая школа не захочет ее принять.
Мэй стискивает челюсти и снова смотрит на экран. Она не может заставить себя посмотреть фильм с тех самых пор, как получила письмо. То самое, в котором ей сообщали, что она поступила в университет, но только не на кинематографический факультет. Но сейчас время пришло. Если ей когда-нибудь выпадет шанс поменять специализацию, она должна будет снять еще один фильм для собеседования. А в этом случае ей нужно понять, что не так с первым. Мэй не боится учиться на собственных ошибках и даже наоборот – отчаянно жаждет этого. Ей просто ненавистна мысль о том, что недавно казавшееся ей таким блестящим и заслуживающим похвалы теперь неизбежно будет восприниматься ею совершенно по-другому – болезненным набором изъянов и ошибок, более обидных, чем сам отказ.
Мэй стискивает зубы и нажимает кнопку воспроизведения. Но как только на экране появляется первая сцена – замедленная съемка облаков в один из чудесных весенних деньков в Хадсон-Вэлли на фоне такого синего-синего неба, что кажется, будто использовались специальные эффекты, – в дверь стучат.
Мэй слегка разворачивается, поправляя соскользнувшие очки.
– Да?
– Не хочешь спуститься и помочь мне с ужином? – спрашивает папа, заглядывая в комнату. – Ничего сложного, конечно. Мы все еще не отошли от грандиозного инцидента с картофельным пюре в прошлый вторник. Но ты сможешь заняться чем-нибудь вроде натирания сыра… – Он умолкает, заметив ее компьютер, на экране которого застыли облака.
– О! – восклицает отец, подходя ближе. – Мне нравится эта часть.
– Это не… – говорит Мэй, быстро захлопывая крышку ноутбука. – Я не…
Но слишком поздно. Папа присаживается на краешек ее кровати и, упираясь локтями в колени, наклоняется вперед, чтобы продолжить смотреть. Прямо сейчас, в лучах позднего солнца, просачивающихся сквозь окно, сходство Мэй и ее отца более чем очевидно. Они оба небольшого роста, с одинаковым набором веснушек, светло-русыми волосами и бледной кожей. Даже их очки имеют одинаковые диоптрии.
